Невидимые узы [Литрес]

Делестран закурил. Валентин Матиас избегал его взгляда. Он явно не был завзятым курильщиком и выглядел так, словно вот-вот подавится дымом. Виктуар между тем взяла книгу, которую майор положил на угол стола, перевернула ее, чтобы прочитать четвертую сторонку обложки, и вернула на прежнее место.

Делестран раздавил два окурка в пепельнице. Доктор выглядел очнувшимся и готов был говорить.

– Мне очень жаль, что я заставил вас пройти через все это.

Делестран подумал, что если ему и есть о чем сожалеть, так это об отце и трех женщинах, но промолчал и только кивнул.

– Могу я вас кое о чем спросить?

– Попробуйте…

– Мне очень хотелось бы забрать одну фотографию, прежде чем уехать отсюда навсегда.

Делестран знал, о какой фотографии говорит Матиас.

– Мне придется приобщить ее к делу. Это вещественное доказательство.

Выражение полного отчаяния исказило черты собеседника майора.

– Я смогу хотя бы увидеть ее еще раз?

– Да. Это мы устроим.

Виктуар выскочила из-за стола, прошла мимо Делестрана и на ходу спросила:

– Ваша комната наверху?

– Да, но…

Он не успел закончить предложение – Бомон уже поднималась, перепрыгивая через две ступеньки.

– Она не знает, где искать. Незачем переворачивать все вверх дном; скажите ей, что…

– …она под подушкой, – продолжил Делестран. – В металлической коробке, так?

– Да… – Матиас задохнулся рыданием. – Откуда вы знаете?

– Нам, сыскарям, не всегда требуются признания, чтобы понять некоторые вещи. Особенно если мы читаем те же книги, что и подозреваемый.

Матиас был ошеломлен и изумился еще сильнее, когда через несколько мгновений Виктуар вернулась, аккуратно держа рукой в перчатке фотографию из металлической коробки. Лейтенант поднесла ее к глазам доктора, и он тут же заплакал, стеная в голос:

– Мама! Мама, если б ты знала… Видите, какая она красивая!

Он совсем развалился, сотрясаемый болезненными спазмами. Полицейским было тяжело смотреть, как человек изливает душу образу матери, которую не знал.

* * *

Около шести вечера Делестран закончил опечатывать помещения. Матиаса с руками за спиной поместили на заднее сиденье между Анри и Матеони. Делестран и Бомон возглавили кортеж.

Все было кончено, но поиск истины заставит полицейских продолжать следственные действия еще как минимум два дня, чтобы впоследствии другие люди могли ознакомиться с этой историей, читая страницы толстого дела. Гораздо позже настанет час суда. Придется начать все сначала, описать, что было сделано, и закончить повествование, ведь нельзя же просто уйти, хлопнув дверью. Завершение дела всегда доставляло сыщикам смутное удовольствие – так чешут зудящую заживающую рану. Завершать дело одновременно приятно и грустно.

На шоссе они вернулись, проехав между большими, насколько хватало глаз, равнинными участками. Бос, один из самых плодородных сельскохозяйственных районов, обещал богатый урожай. Казалось, что неведомое море отступило очень далеко, но вернется приливом питательных веществ.

Делестран ехал, доверившись водительскому мастерству Бомон, и смотрел в окно отсутствующим взглядом, одолеваемый темными мыслями. Ему казалось, что он – снова в который уже раз – прикоснулся к глубинам человеческого отчаяния. Как выйти из этой ситуации? Отписаться недостаточно. Рассказать – не значит объяснить все, особенно то, что почувствовал и запретил себе формулировать.

Делестран не любил пафосных рассуждений, но ему казалось, что единственное слово, которым можно подвести итог всему этому делу, – судьба. Валентин Матиас – не единичный случай. Многие родились «анонимно», но повзрослели и стали приличными людьми. Нормальными людьми. Почему Матиас пошел на преступление, о котором большинство не могло даже подумать? Делестран считал Фатум единственным разумным божеством, но как быть с Роком? Верить в него, как в дьявола? Да, дело раскрыто, виновный найден, доказательства собраны, но осталась слепая зона и вопросы без ответов.

Виктуар вела машину молча, положив обе руки на руль, но временами украдкой поглядывала на шефа. Она понимала, что он терзает свой разум вопросами, которые сыщики иногда задают себе в критические моменты полного одиночества.

– О чем ты думаешь? – спросила она, чтобы вернуть его к реальности.

– Ни о чем.

– Обманщик. – Это был не упрек, слово прозвучало участливо. – Тебе грустно, да?

Что он мог ответить? Определение было не совсем подходящее, оно только приближалось к истине, но у майора не было сил объяснять разницу.

– Знаешь, а ты меня сегодня впечатлила.

– Да ну? И чем же?

– Притворщица.

– Ты о фотографии?

– Молодец, соображаешь!

– Меня навела на мысль та книга. На углу стола лежал Стендаль, «Красное и черное». Я вспомнила, что Жюльен Сорель держал портрет своего героя, Наполеона, в маленькой коробке и прятал ее под подушкой. Ну, в голове и щелкнуло. Угадала.

– Да! И я это оценил.

– В связи с чем?

– Я тоже видел эту книгу, и у меня возникла та же идея. Она появилась у нас обоих, и я почувствовал себя чуточку менее одиноким.

– А значит, не таким грустным?

– Откуда ты все это знаешь?

– Чтобы получить ответ, командор, вам придется пытать меня.