Невидимые узы [Литрес]

Итак, Валентин Матиас встретился с отцом, выбрав время и место: кафе на площади Бастилии, в конце дня. Он явился задолго до назначенного часа, чтобы увидеть, как появится человек, которого он, по правде говоря, не представлял себе, но искал среди прохожих, всякий раз надеясь, что встретит его. Он видел, как бродяга обошел площадь, как он приходил и уходил, кружа рядом с террасой кафе. Сколько времени прошло, прежде чем возникло сомнение? Матиас сосредоточил внимание на незнакомце. Его недоверие усиливалось с каждым мгновением. Это не может быть он, грязный старикашка в обносках, городской бродяга! Валентин видел, как он остановился под уличным фонарем, лицом ко входу в бар, и стал вертеть головой, определенно кого-то выискивая. Что, если клошар выглядывает именно его, сидящего в углу зала? Валентин чувствовал растущее разочарование, а часы на руке отсчитывали минуты. Ни один из мужчин в кафе не мог быть его отцом, значит, тот опаздывает. Матиас пытался убедить себя, но у него не получалось.

Потом старик поднял глаза, и в этот момент он все понял. Нет, невозможно, это не его отец. Внезапно все изменилось, как прилив сменяется отливом.

Во время допроса доктор говорил правду, вывалив на полицейских всю свою тоску, гнев и отречение от человека, которого не мог вообразить своим отцом. И он захотел сбежать, чтобы не встретиться с ним. Стать сыном бродяги, побыв «ничейным сыном», – что это, если не очередная насмешка судьбы изначально проигравшего человека?

И тогда он встал, расплатился и, стараясь быть незаметным, опустив голову и сгорбившись, пересек террасу, чтобы удалиться в противоположном направлении, как только окажется на тротуаре. Это было ужасно, потому что, несмотря на расстояние, Матиас чувствовал спиной тяжесть взгляда беспомощного человека. Он хотел повернуться на каблуках и бежать прочь, но старик устремился к нему и срывающимся голосом произнес: «Валентин, мой маленький Валентин…»

Отец даже попытался обнять сына, но Матиас оттолкнул его, убедившись, что никто не смотрит в их сторону. Потому что ему было стыдно. Да, он испытывал стыд. Признание довело доктора до слез, он был сам себе омерзителен…

Матиас вытер слезы и продолжил рассказ, то и дело всхлипывая. Заново переживать ту встречу было немыслимо тяжело, но молчать он не мог, потому что с нее все началось. Вдали от остального мира, в маленьком переулке за площадью Бастилии, Жорж Бернар рассказал Валентину все о встрече с его матерью сорок лет назад, об их невозможной любви, о дне его зачатия в тихом номере отеля, о письме, полученном несколько недель спустя, в котором она сообщала, что решила порвать с ним. Жорж Бернар ничего не понял и все-таки продолжал страстно любить ее, а потом записался в Легион. Он воевал, был тяжело ранен. Отец показал сыну жуткий шрам на руке, лишившейся куска плоти. Валентин слушал молча и не задал ни одного вопроса, хотя эта история составляла часть и его жизни тоже.

Когда он понял? В самом начале. Это присутствовало в интонации голоса отца, в словах, которыми тот пытался оживить для него ушедшую в лучший мир мать. Жорж Бернар говорил двадцать минут без перерыва, словно оттягивая момент признания, терзавшего ему душу. Глаза выдавали чувство, становясь все темнее.

Радость, подлинная, искренняя, от обретения сына постепенно угасала при мысли о том, что оставалось сказать. Самое важное для Валентина.

Чтобы оттянуть этот момент, Жорж спросил, чем сын зарабатывает на жизнь, женат ли он, есть ли у него дети. Почему он ответил, что работает гинекологом в Университетском госпитале Неккера? Валентин ужасно злился на себя за это – не стоило, – хотя отец почувствовал гордость за сына-врача.

Невероятно, что такая маленькая деталь привела к катастрофе, ведь на этом все могло закончиться – несмотря на грядущее знание.

«Твоя мать умерла». Это не было объявлением или информацией, но взрывом, смертельным ударом кинжала. Мир, о котором мечталось, внезапно рухнул в небытие. Валентин Матиас никогда не станет человеком, у которого есть мать. И все-таки он не дрогнул, не показал своих чувств. Он уставился на отца распахнутыми глазами потрясенного человека, который даже не слушает объяснений, последовавших за ужасным признанием.

Он только что унаследовал ее историю, но на сей раз решил отвернуться. Не нужна ему эта история. Внезапно его охватил жестокий гнев, несправедливый по отношению к отцу, настолько неудержимый, что он закончил встречу ледяным «прощай».

Что было потом? Он не знал. Провал в памяти. Черная дыра.

* * *