Невидимые

***
Разумеется, время — праздник. Столько в нем приправ, причуд и прикрас.
Так в пустынном музее народов востока умиляешься лишний раз —
сколь открыт образованному японцу мироздания стройный вид!
Цепенеет, тлеет косматое солнце, вдоль по озеру лодка скользит,
конь вдали гривастый процокал, светло-серая дышит мгла —
только жаль, что полуслепому соколу не обогнать орла.
Вот и мы, дружок, должно быть, могли бы петь во сне, о будущем не говорить,
вдвоем разделывать снулую рыбу, клейкий рис в горшочке варить,
под куполом в звездный горошек насвистывать славный мотив,
да зеленый чаек из фарфоровых плошек прихлебывать, ноги скрестив.
Дальний путь, сад камней, золотые хлопоты — неужели ты думаешь, я о Японии?
Нет — я о зависти к чужому опыту, ревности к чужой гармонии.
Открываешь газету — детоубийцы, наркоманы, воры, рабы страстей,
а меж тем уверяют, что те же токийцы никогда не наказывают детей…
Врут, конечно, как ветер в конце апреля. Вероятно, тюрингский гном
тоже завидует русским лешим. Время слабеет, треща голубым огнем.
Время опоры ищет, хотя и само оно тоже опора кому-то. Запуталась? Ничего.
Видишь, как угль, черны крылья у ворона, тушь хороша, и вечер — чистое волшебство…

***
В верховьях Волги прежние леса.
Вокруг Шексны лежат озера те же.
И в книжке старой те же адреса
рощ и холмов, равнин и побережий.
Они давно живут и дышат без
меня, свечами перед аналоем
горя. И если б завтра я воскрес,
я б первым делом вспомнил, что давно им
не признавался, как люблю их, не
писал пространных писем без ответа,
тех, что годами шлет чужой жене
отвергнутый любовник. Но об этом —
молчок, как говорил поэт, застыв
в ночи у телефона. Всякий волен
жить прошлым, под пронзительный призыв,
летящий с одиноких колоколен,
затерянных во времени ином,
в глуши (ты знаешь наше бездорожье),
в стакане с синим утренним вином,
в сосновых иглах, в теплой руце Божьей…