Невидимый

— Берегись! — кричали вс, колотя наобумъ и ни во что не попадая. Держи его. Запри дверь! Не выпускай! Я что-то поймалъ! Вотъ онъ!

Поднялось просто какое-то вавилонское столпотвореніе. Всмъ какъ будто доставалось одновременно, и Санди Уоджерсъ, со своей обычной сообразительностью и еще освженный крпкимъ ударомъ въ носъ головою, отворилъ дверь и началъ отступленіе. Остальные тотчасъ поваляли за нимъ и въ уголк у двери происходила съ минуту страшная давка. Удары продолжались. У Фиппса, унитарія, былъ вышибленъ зубъ, а у Генфрея повреждено ухо. Джафферсъ получилъ пощечину и, обернувшись, поймалъ что-то, что отдляло его въ давк отъ Гокстера и мшало имъ сойтись. Онъ ощупалъ мускулистую грудь, а черезъ минуту вся куча борющихся, неистовство павшихъ людей вывалилась въ полныя народомъ сни.

— Поймалъ! — гаркнулъ Джафферсъ захлебываясь.

Онъ кружась пробирался сквозь толпу и, весь красный, съ надувшимися на лбу жилами, боролся съ невидимымъ противникомъ. Толпа отшатывалась направо и налво передъ удивительнымъ поединкомъ, который качаясь несся къ выходу и кубаремъ слетлъ съ шеста ступенекъ крыльца. Джафферсъ вскрикнулъ задавленнымъ голосомъ, все еще не выпуская противника и сильно работая колнями, перекувырнулся и, подмятый имъ, со всего размаха ударился годовою о землю. Только тогда онъ разжалъ пальцы.

Раздались тревожные крики: «Держи его!», «Невидимка!» и т. д., и какой-то молодой человкъ, никому изъ присутствующихъ незнакомый и имя котораго такъ и осталось неизвстныхъ, тотчасъ бросился впередъ, что-то поймалъ, кого-то выпустилъ и упалъ на распростертое тло констэбля. Посреди дороги крикнула женщина, кмъ-то задтая; собака, которую, повидимому, кто-то ударилъ, завизжала и съ воемъ бросилась во дворъ Гокстера, — тмъ и завершилось прохожденіе Невидимаго. Съ минуту толпа стояла, изумленная и жестикулирующая, затмъ наступила паника и размела ее по деревн, какъ порывъ втра разметаетъ сухіе листья. Но Джафферсъ лежалъ совсмъ тихо, съ обращеннымъ кверху лицомъ и согнутыми колнями, у подножія лстницы трактира.

VIII На пути

Восьмая глава чрезвычайно коротка и повствуетъ о томъ, какъ мстный любитель-натуралистъ Гиббинсъ тихонько дремалъ себ, лежа на широкой открытой дюн и воображая, что вокругъ, по крайней мр, за версту нтъ ни души, какъ вдругъ услышалъ совсмъ рядомъ, какъ будто кто-то чихалъ и кашлялъ, и бшено ругался про себя. Онъ оглянулся, но не увидлъ ни кого. Тмъ не мене голосъ звучалъ явственно и продолжалъ ругаться, съ разнообразіемъ и широтою, свойственными ругани образованныхъ людей, возвысился до крайняго продла, потомъ началъ затихать и замеръ въ отдаленіи, направляясь какъ будто въ Абердинъ. Донеслось еще одно отчаянное чиханіе, и все смолкло. Гиббинсъ нечего не зналъ объ утреннихъ событіяхъ, но феноменъ, по своему поразительному и тревожному характеру, нарушилъ его философское спокойствіе; онъ поспшно всталъ, сошелъ съ крутого холма и изо всхъ силъ заторопился въ деревню.

IX Мистеръ Томасъ Марвель

Предстаньте себ мистера Томаса Марвеля: это былъ человкъ съ толстымъ, дряблымъ лицомъ, цилиндрически выдающимся впередъ носомъ, влажнымъ, огромнымъ, подвижнымъ ртомъ и щетинистою бородою самаго страшнаго вида. Фигура его имла наклонность къ полнот, и короткіе члены длали эту наклонность еще боле замтной. На немъ была опушенная мхомъ шелковая шляпа, а частая замна недостающихъ пуговицъ бичевками и башмачными шнурками, въ самыхъ критическихъ пунктахъ его туалета, обнаруживала закоренлаго холостяка.

Мистеръ Томасъ Марвель сидлъ, опустивъ ноги въ канаву, у дороги черезъ дюны въ Абердинъ, мили за полторы отъ Айпинга. На ногахъ у него, кром носковъ неправильной шкурной работы, не было ничего и большіе пальцы ихъ, широкіе съ на заостренными концами, напоминали уши насторожившейся собаки. Не спша, — онъ все длалъ не спша, собирался онъ примрить пару сапогъ. Уже давно не попадалось ему такихъ крпкихъ сапогъ, но они были велики, между тмъ какъ прежніе въ сухую погоду были какъ разъ въ пору, но для сырой — подошвы ихъ оказывались слишкомъ тонкими. Мистеръ Томасъ Марвель терпть не могъ просторныхъ сапогъ, но онъ терпть не могъ также и сырости. Онъ никогда до сихъ поръ не обдумывалъ основательно, что изъ этого было хуже, и теперь день выдался прекрасный, и длать ему было больше нечего. И вотъ, составивъ изъ четырехъ сапогъ изящную группу на газон, онъ слъ и началъ на нихъ смотрть. Но среди злаковъ и молодого лопушника об пары вдругъ показались ему удивительно безобразными. Раздавшійся позади его голосъ нисколько не удивилъ его.

— Какъ ни какъ, а сапоги! — сказалъ голосъ.

— Благотворительскіе сапоги, — замтилъ мистеръ Томасъ Марвель, нагнувъ голову на бокъ и косясь на нихъ непріязненно, и которая самая дрянная пара въ цломъ свт, ей Богу, ужъ и сказать не могу,

— Гмъ… — промычалъ голосъ.