Невидимый

— А вотъ и еще фактъ, также извстный всякому школьнику. Если кусокъ стекла растолочь, Кемпъ, превратитъ его въ порошокъ, онъ становится гораздо боле замтнымъ въ воздух,- онъ становятся непрозрачнымъ, блымъ порошкомъ. Происходитъ это потому, что толченіе умножаетъ поверхности стекла, производящія отраженіе и преломленіе. У куска стекла только дв поверхности; въ порошк свтъ отражается и преломляется каждою крупинкой, черезъ которую проходитъ, и сквозь порошокъ его проходитъ очень мало. Но если блое толченое стекло положить въ воду, оно сразу исчезнетъ. Толченое стекло и вода имютъ приблизительно одинаковый коэффиціентъ преломленія, то есть, переходя отъ одного къ другому, свтъ преломляется и отражается очень мало. Положивъ стекло къ какую-нибудь жидкость съ почти одинаковымъ съ нимъ коэффиціентомъ преломленія, вы длаете его невидимымъ: всякая прозрачная вещь становится невидимой, если ее помстить въ среду съ одинаковымъ съ ней коэффиціентомъ преломленія. Достаточно подумать самую малость, чтобы убдиться, что стекло возможно сдлать невидимымъ въ воздух, если устроить такъ, чтобы его коэффиціентъ преломленіи равнялся коэффиціенту воздуха, потому что тогда, переходя отъ стекла къ воздуху, свтъ не будетъ ни отражаться, ни преломляться вовсе.

— Да, да, сказалъ Кемпъ. Но вдь человкъ — не то, что толченое стекло.

— Нтъ, — сказалъ Гриффинъ, — о_н_ъ п_р_о_з_р_а_ч_н__е.

— Вздоръ!

— И это говоритъ докторъ! Какъ все забывается, Боже мой! Неужели въ эти десять лтъ мы успли совсмъ забыть физику? Подумайте только, сколько вещей прозрачныхъ кажутся намъ непрозрачными! Бумага, напримръ, состоитъ изъ прозрачныхъ волоконцъ, и она бла и непроницаема только потому же, почему блъ и непроницаемъ стеклянный порошокъ. Намаслите блую бумагу, наполните масломъ промежутки между волоконцами, такъ, чтобы преломленіе и отраженіе происходило только на поверхностяхъ, — и бумага станетъ прозрачной какъ стекло, и не только бумага, а волокна ваты, волокна полотна, волокна шерсти, волокна дерева и кости, Кемпъ, мясо, Кемпъ, волосы, Кемпъ ногти и нервы Кемпъ. Словомъ весь составъ человка, кром краснаго вещества въ его крови и темнаго пигмента волосъ, все состоитъ изъ прозрачной, безцвтной ткани; вотъ какъ немногое длаетъ насъ видимыми другъ другу! По большей части, фибры живого человка не мене прозрачны, чмъ вода.

— Конечно, конечно! — воскликнуть Кемпъ. Я только вчера вечеромъ думалъ о морскихъ личинкахъ и медузахъ.

— Теперь вы меня поняли! Вы поняли все, что я узналъ, и что было у меня на ум черезъ годъ посл моего отъзда изъ Лондона, — шесть лтъ назадъ. Но я держать языкъ за зубами. Работать мн приходилось при страшно неблагопріятныхъ условіяхъ. Гоббема, мой профессоръ, быть научный шалопай, воръ чужихъ идей, и онъ постоянно за мной подглядывалъ. А вдь вамъ извстны мошенническіе нравы ученаго міра! Но я ни за что не хотть разглашать смою находку и длиться съ нимъ ея честью. Не хотлъ, да и только. Я продолжалъ работать и все боле приближался къ обращенію формулы въ опытъ, въ дйствительность, не говоря никому ни слова: мн хотлось сразу ослпить весь міръ своей работой и прославиться сразу. Я занялся вопросомъ о пигментахъ, чтобы пополнять нкоторые проблы, и вдругъ, — нечаянно, совершенно случайно, — сдлалъ открытіе въ физіологіи…

— Да?

— Вы знаете окрашивающее кровь красное вещество; оно можетъ быть превращено въ блое, безцвтное, не теряя ни одного изъ прочихъ своихъ свойствъ.

Кемпъ издалъ восклицаніе недоврчиваго изумленія.

Невидимый всталъ и зашагалъ взадъ и впередъ по маленькому кабинету.