— Въ первый разъ, спускаясь по лстниц, я встртилъ неожиданное затрудненіе въ томъ, что не видлъ своихъ ногъ; раза два я даже споткнулся, а хвататься за перила было тоже какъ-то непривычно-неловко. Не глядя внизъ, однако, по ровному мсту мн удалось идти довольно твердо. Настроеніе мое, какъ я говорилъ, было самое восторженное. Я чувствовалъ себя подобно зрячему человку, — съ подбитыми ватой подошвами и беззвучной одеждой, — въ город слпыхъ и испытывалъ непреодолимое желаніе шутить, пугать встрчныхъ, хлопать ихъ по спин, сбивать съ нихъ шляпы и вообще прилагать къ длу исключительныя преимущества своего положенія. Но едва я вышелъ въ Портландъ-Стритъ, гд жилъ рядомъ съ большимъ магазиномъ суконныхъ товаровъ, какъ позади меня раздался сильный толчокъ и дребезжаніе, и меня что-то со всего размаха ударило въ спину; я обернулся и увидлъ человка съ полной корзиной сифоновъ сельтерской воды, въ изумленіи взирающаго на свою ношу. Хотя мн было и очень больно, но онъ показался мн такимъ невозможно смшнымъ въ своемъ удивленіи, что я громко захохоталъ. «Въ корзин-то чортъ», сказалъ я и выдернулъ ее у него изъ рукъ. Онъ выпустилъ ее безпрекословно, и я повсилъ всю эту тяжесть высоко въ воздух. Но тутъ какой-то дуракъ-извозчикъ, стоявшій у дверей трактира, бросился вслдъ за корзиной, и его протянутые пальцы съ весьма непріятною силой ударили меня прямо въ ухо. Я выпустилъ корзину, съ трескомъ полетвшую на извозчика, и тутъ, среди криковъ и топота, среди выбгавшихъ изъ лавокъ людей и останавливающихся экипажей, поднялъ, что я надлалъ и, проклиная свою глупость, попятился къ окну магазина и началъ бочкомъ выбираться изъ суматохи. Еще минута, — и толпа окружила бы меня и накрыла. Я столкнулъ съ дороги мальчишку изъ мясной лавки, къ счастію, не обернувшагося и не видавшаго пустоты, которая почти сшибла его съ ногъ, и юркнулъ за извозчичью пролетку. Не знаю, чмъ окончилась эта исторія. Я перебжалъ улицу, къ моему благополучію, довольно пустынную, и, почти не замчая дороги въ охватившемъ меня теперь страх, пустился прямо въ запруженный въ этотъ часъ народомъ Оксфордъ-Стритъ. Я попытался попасть въ потокъ народа, но толпа была слишкомъ густа и мн сейчасъ же вс стали наступать на ноги. Я пошелъ по мостовой, неровности которой больно рзали мн ноги, и дышло тащившагося мимо кабріолета угодило мн прямо въ лопатку, напомнимъ, что я уже и прежде получилъ сальный ушибъ. Я убрался кое-какъ съ дорога кабріолета, конвульсивнымъ движеніемъ увернулся отъ назжавшей на меня ручной телжки и очутился позади пролетки. Меня спасла счастливая мысль: я пошелъ слдомъ за пролеткой, медленно подвигавшейся по улиц, пошелъ и испуганный и удивленный оборотомъ своихъ приключеній, дрожа отъ страха и трясясь отъ холода. Былъ ясный январскій день, на мн не было ни единой нитки, а грязь на мостовой почти замерзла. Какъ это ни кажется мн теперь глупо, но я совсмъ упустилъ изъ виду, что, прозрачный или непрозрачный, буду все-таки подверженъ дйствію погоды и всмъ его послдствіямъ. Вдругъ меня озарила блестящая мысль. Я забжалъ съ боку и вскочилъ въ кэбъ. Весь дрожащій, испуганный, съ симптомами начинавшагося насморка и все боле и боле привлекавшими мое вниманіе синяками на спин, я медленно прохалъ по Оксфордъ-Стриту и мимо Тотенгэмъ-Кортъ-Рода. Теперешнее мое настроеніе ничуть не походило на то, въ которомъ десять минутъ назадъ я вышелъ изъ дома. Такъ вотъ оно что значитъ, невидимость-то! Единственной моей мыслью теперь было выпутаться изъ бды, въ которую я попалъ. Мы проплелись мимо Мьюди, и тамъ какая-то рослая женщина съ пятью или шестью книгами въ желтыхъ обложкахъ позвала моего извозчика, и я выскочилъ какъ разъ во время, чтобы удрать отъ нея, едва не попавъ при этомъ подъ желзнодорожный вагонъ. Я побжалъ по дорог въ Блумсбэри-Скверъ, намреваясь повернуть за музеемъ къ сверу, чтобы добраться до мене многолюднаго квартала. Мн было теперь страшно холодно, и странность моего положенія такъ дйствовала на мои нервы, что на бгу я все время всхлипывалъ. На западномъ углу сквэра, изъ конторы Фармацевтическаго общества выбжала маленькая бленькая собачка и прямо направилась ко мн, уткнувшись носомъ въ землю. Я никогда прежде не представлялъ себ ясно, что носъ для собаки — все равно что глазъ для зрячаго человка. Запахъ прохожаго воспринимается собаками точно такъ же, какъ его вншній видъ людьми. Эта блая собака начала бросаться и лаять, показывая, на мой взглядъ слишкомъ ясно, что она знаетъ о моемъ присутствіи. Я перебжалъ на ту сторону Россель-Стрита, все время оглядываясь черезъ плечо, и очутился на Монтесъ-Стрит, самъ не понимая хорошенько — куда я бгу. Вдругъ загремла музыка, и изъ Россель-Сквэра повалила толпа народа, предшествуемая красными куртками и знаменами «Арміи Спасенія». Пробраться черезъ такую толпу, — поющихъ среди улицы и насмхающихся надъ ними по тротуарамъ, — я не имлъ никакой надежды, а назадъ вернуться боялся. Въ одну минуту ршеніе мое было принято: я вбжалъ въ блые ступени какого-то зданія, напротивъ ршетки музея, чтобы переждать тамъ, пока не отхлынетъ толпа. Къ счастію собака остановилась, заслышавъ музыку, постояла въ нершимости и, поджавъ хвостъ, бросилась назадъ въ Блумсбэри-Сквэръ. Приближаясь, хоръ ревлъ съ безсознательной ироніей какой-то гимнъ на слова: «Когда мы ликъ Его узримъ?»; и время, пока не схлынулъ потокъ народа на тротуаръ рядомъ со мной, показалось мн безконечно длиннымъ. «Тумъ, тумъ, тумъ», гремлъ барабанъ гулко и отрывисто, и я не тотчасъ замтилъ двухъ мальчугановъ, остановившихся рядомъ со мной. «Погляди-ка», говорилъ одинъ изъ нихъ. «Что поглядть-то?» спросилъ другой. «Ишь — слды. Кто-то босой. Знать, по грязи ходилъ.» Я взглянулъ внизъ: мальчишки остановились и глядли, разинувъ ротъ, на грязные слды моихъ могъ по только-что выбленнымъ ступенямъ. Прохожіе толкали мальчишекъ и оттирали ихъ прочь, но ихъ проклятая смекалка была насторож. «Тумъ, тумъ, тумъ… Когда, тумъ, мы ликъ Его, тумъ, узримъ, тумъ, тумъ.» «Чтобъ мн провалиться», говорилъ одинъ изъ мальчишекъ, «если по этимъ ступенькамъ не взошелъ кто-то босикомъ». «И назадъ не сходилъ; а изъ ноги-то у него кровь текла.» Самая густая толпа между тмъ уже миновала. «Гляди, Тэдъ!» воскликнулъ младшій изъ сыщиковъ тономъ самаго глубокаго удивленія и прямо показалъ мн на ноги. Я посмотрлъ внизъ и тотчасъ увидлъ смутный очеркъ ихъ формы, обрисованный брызгами грязи. На минуту я остолбенлъ. «Чудно!» сказалъ старшій. «Право слово, чудно! Будто привидніе ноги, ишь ты!» Онъ нершительно подходилъ ко мн, протянувъ руку. Какой-то прохожій остановился посмотреть, что такое онъ ловитъ, потомъ двушка. Еще минута, — и онъ бы тронулъ меня. Тутъ я понялъ, что мн длать. Шагнувъ впередъ, при чемъ мальчикъ съ крикомъ отскочилъ прочь, я быстрымъ движеніемъ перемахнулъ черезъ ограду въ портикъ сосдняго дома. Но меньшой мальчикъ зорко уловилъ это движеніе, и не усплъ я сойти со ступенекъ на тротуаръ, какъ, оправившись отъ своего минутнаго изумленія, онъ уже кричалъ, что ноги теперь перепрыгнули черезъ стну. Вс бросились смотрть и видли, какъ съ быстротою молніи появлялись на свтъ Божій мои новые слды на нижней ступени и на тротуар. «Что тамъ такое?» спросилъ кто-то. «Ноги! Глядите! Ноги бгутъ!» Весь народъ на улиц, кром моихъ трехъ преслдователей, стремился за «Арміей спасенія», и этотъ потокъ задерживалъ не только меня, но и ихъ. Поднялись восклицанія, удивленіе и разспросы. Кувыркомъ перелетвъ черезъ какого-то парня, я все-таки выбрался таки изъ толпы и черезъ минуту бжалъ, сломя голову, вокругъ Россель-Сквэра, съ шестью или семью изумленными людьми, гнавшимися за мною по слду. Объясняться имъ было некогда, а то вся толпа, наврное, бросилась бы за мною. Дважды я огибалъ углы, трижды перебгалъ черезъ улицу и возвращался назадъ тою же дорогой, и когда ноги мои стали горть и высыхать, мокрые слды потускнли, наконецъ, я смогъ улучить минуту отдыха, воспользовался ею, чтобы оттереть ноги руками, и, такимъ образомъ, скрылся окончательно. Послднее, что я видлъ изъ погони, была маленькая кучка человкъ въ двнадцать, разсматривавшихъ въ безграничномъ недоумніи медленно высыхавшій слдъ ноги, причиненный лужею въ Тавистокъ-Сквэр,- слдъ, столь же одинокій и необъяснимый, какъ единственная находка Робинзона Крузоэ въ его пустын. На бгу я согрлся до нкоторой и бодре продолжалъ свой путь по окружавшей меня теперь сти глухихъ переулковъ. Спина у меня болла и коченла, челюсть ныла отъ пальцевъ извозчика, и кожа на ше была содрана его ногтями, въ ногахъ я чувствовалъ сильную боль и хромалъ немного отъ порза одной изъ нихъ. Встртился мн тутъ же какой-то слпой, и я, прихрамывая, бросился отъ него бжать, боясь чуткости его воспріятій. Раза два наталкивался я на прохожихъ и изумлялъ ихъ неизвстно откуда происходившими ругательствами. Потомъ въ лицо мн стало потихоньку спускаться что-то мягкое, и весь сквэръ покрылся тонкимъ слоемъ медленно падавшихъ хлопьевъ снга. Я простудился и, несмотря на вс старанія, то и дло, чихалъ. Всякая собака, попадавшаяся мн по дорог, со своимъ уткнутымъ въ землю носомъ и любопытнымъ пофыркиваньемъ, была для меня источникомъ ужаса. Вскор мн стали попадаться бжавшіе и кричавшіе на бгу люди, сначала немногіе, потомъ еще и еще. Въ город былъ пожаръ. Они бжали по направленію къ моей квартир, и, оглянувшись на одной улиц, я увидлъ клубы чернаго дыма надъ крышами и телефонными проволоками. Это горла, наврное, моя квартира; мое платье, аппараты, все мое имущество, кром чековой книжки и трехъ томовъ замтокъ, оставленныхъ мною въ Портлэндъ-Стрит,- были въ этой квартир. Все это горло! Ужъ и правду сказать, я дйствительно сжегъ свои корабли. Весь домъ пылалъ.