Невидимый

Кое-какъ протискавшись между ними, я нашелъ, наконецъ, пріютъ на огромной груд сложенныхъ поперекъ шерстяныхъ матрацовъ. Въ магазин уже зажгли огонь, и было пріятно-тепло; зорко наблюдая за кучкой копошившихся тутъ же приказчиковъ и покупателей, я ршилъ прятаться пока въ своей засад. Когда магазинъ запрутъ, думалъ я, можно стащить въ немъ и пищу и платье и все, что угодно, обойти его кругомъ, осмотрть вс его рессурсы, пожалуй, выспаться на одной изъ постелей. Планъ этотъ казался удовлетворительнымъ. Я мечталъ раздобыться платьемъ, которое бы превратило меня въ укутанную, но все же приличную фигуру, достать денегъ, выручить свои книги, нанять гд-нибудь квартиру и тогда уже приступить къ планамъ полнаго примненія тхъ преимуществъ, которыя, какъ я воображалъ, невидимость давала мн надъ моими ближними. Время запирать магазинъ наступило очень скоро. Не прошло и часу съ тхъ поръ, какъ я занялъ свою позицію на тюфякахъ, какъ я замтилъ, что шторы на окнахъ спускаются и покупателей выпроваживаютъ вонъ. Потокъ цлая куча очень проворныхъ молодыхъ людей начала съ большимъ рвеніемъ прибирать оставшіеся разбросанными товары. Когда толпа пордла, я покинулъ свое логовище и осторожно прокрался въ мене отдаленные части магазина, удивляясь быстрот, съ которой вс эти юноши и двицы смахивали товары, выставленные днемъ на показъ. Вс картонки, развшанныя матеріи, фестоны изъ кружевъ, коробки сигаръ въ колоніальномъ отдленіи, вывшенные и выставленные для продажи предметы, — все это снималось, свертывалось, засовывалось въ маленькіе ящички, и то, что уже нельзя было ни снять, ни спрятать, покрывалось чехлами изъ какой-то грубой матеріи. Наконецъ все стулья были взгромождены на прилавки, и остались голые полы. Окончивъ свое дло, каждый изъ молодыхъ людей спшилъ къ дверямъ съ выраженіемъ такого одушевленія, какого я никогда прежде не видывалъ на лиц приказчика. Затмъ появилась цлая стая мальчишекъ съ ведрами, щетками и опилками, которыми они и засыпали полъ. Мн пришлось увертываться отъ нихъ очень искусно, но все-таки опилки попали мн въ ногу и разбередили ее. Бродя по завшаннымъ и темнымъ отдленіямъ, я долго еще слышалъ звукъ работающихъ щетокъ, и только черезъ часъ или больше посл закрытія магазина стали щелкать въ дверяхъ замки. Воцарилось глубокое молчаніе, и я очутился одинъ въ огромномъ лабиринт лавокъ, галлерей и магазиновъ. Было очень тихо, — помню, какъ въ одномъ мст, проходя мимо одного изъ выходовъ на Тотенгамъ-Родъ, я прислушивался къ топанью каблуковъ проходившихъ мимо пшеходовъ. Первымъ долгомъ я постилъ то отдленіе, гд видлъ раньше чулки и перчатки. Было темно, и мн чертовски трудно было найти спички, оказавшіяся въ маленькій конторк для мелочи. Потомъ надо было добыть свчу. Мн пришлось стаскивать чехлы и обшаривать множество коробокъ и ящиковъ; свчи нашлись, наконецъ, въ ящик, на ярлык котораго стояло: «Шерстяныя панталоны и шерстяныя фуфайки». Я добылъ себ башмаки, толстый шарфъ, пошелъ въ отдленіе платья, досталъ широкую куртку, панталоны, пальто и мягкую шляпу, — въ род священнической, съ широкими отвернутыми книзу полями, — и началъ снова чувствовать себя человкомъ. Слдующая моя мысль была о пищ. Наверху я нашелъ буфетъ, а въ немъ холодное мясо и оставшійся въ кофейник кофе, который тутъ же я и разогрлъ посредствомъ зажженнаго мною газа. Вообще, устроился недурно. Потомъ, бродя по магазину въ поискахъ за постелью (мн пришлось довольствоваться въ конц концовъ кучей стеганыхъ пуховыхъ одялъ) я напалъ на колоніальное отдленіе со множествомъ шоколаду и фруктовъ въ сахар, которыхъ я чуть не обълся, и нсколькими бутылками бургонскаго. Рядомъ было игрушечное отдленіе, подавшее мн блестящую мысль; тамъ я нашелъ картонные носы, — игрушечные носы, знаете, — и мн пришли въ голову темные очки. Но у «Омніума» нтъ оптическаго отдленія. Носъ мой представлялся до сихъ поръ вопросомъ крайне затруднительнымъ, и я подумывалъ уже о краск; но сдланное мною открытіе навело меня на мысль о шарик, маск или чемъ-нибудь въ этомъ род. Наконецъ, я заснулъ на куч пуховыхъ одялъ, гд было тепло и уютно. Еще ни разу, со времени моего превращенія, не было у меня такихъ пріятныхъ мыслей, какъ теперь, передъ сномъ. Я былъ въ состояніи физической безмятежности, отражавшейся на моемъ настроеніи. Утромъ, думалось мн, можно будетъ незамтно выбраться изъ магазина въ моемъ теперешнемъ наряде, обернувъ лицо добытымъ мною тутъ же блымъ шарфомъ, купить на украденныя деньги очки и довершить, такимъ образомъ, свой маскарадный костюмъ. Потомъ мн стали въ безпорядк чудиться вс случившіяся за послдніе дни фантастическія происшествія. Я видлъ уродливаго маленькаго жида-хозяина, орущаго въ своей квартир, его недоумвающихъ сыновей, корявое лицо старухи, справлявшейся о кошк. Я вновь испытывалъ странное впечатлніе исчезновенія суконной тряпки; наконецъ, пришелъ я и къ пригорку на втру, къ старому священнику, шамкавшему: «Ты еси земля и въ землю обратишься», надъ открытой могилой моего отца. «И ты тоже», сказалъ какой-то голосъ, и меня потащило къ могил. Я сопротивлялся, кричалъ, взывалъ о помощи ко всмъ присутствующимъ, но они, какъ каменные, продолжали слдить за службой, старый священникъ тоже ни разу не запнулся, продолжая читать однообразно и сипло. Я понялъ, что никто меня не видитъ и не слышитъ, что я во власти какихъ-то невдомыхъ силъ; сопротивлялся, — но напрасно; и стремглавъ полетлъ въ могилу; гробъ глухо загудлъ подо мною и сверху полетли на меня пригоршни носку. Никто не замчалъ меня, никто не зналъ о моемъ существованіи. Я забился къ судорогахъ и проснулся. Блдная лондонская заря уже взошла, и комната была наполнена холоднымъ срымъ свтомъ, струившимся сквозь щели шторъ. Я слъ и не могъ сначала понять, что значила эта огромная зала съ прилавками, кучами свернутыхъ матерій, грудой одялъ и подушекъ, и желзными подпорками. Потомъ память вернулась ко мн, и я услышалъ говоръ. Вдали, въ боле яркомъ свт уже поднявшаго свои шторы отдленія, показались два шедшіе ко мн человка. Я вскочилъ, отыскивая глазами, куда бжать, но самое это движеніе выдало имъ мое присутствіе. Вроятно, они увидали только беззвучно и быстро уходившую фигуру. «Кто это?» крикнулъ одинъ. «Стой!» крикнулъ другой. Я бросился за уголъ, — безлицая фигура, не забудьте, — и прямо наткнулся на тощаго пятнадцатилтняго парнишку. Онъ заревлъ во все горло; я сшибъ его съ ногъ, перескочилъ черезъ него, обогнулъ другой уголъ и, по счастливому вдохновенію, бросился плашмя за прилавокъ. Кто минута — и я услышалъ шаги и крики: «Держите двери, держите двери!», вопросы: «Что такое?» и совщанія, томъ, какъ поймать меня. И лежалъ на полу, испуганный до полусмерти, но, какъ это ни странно, мн не приходило въ голову раздться, что было бы всего проще. Я заране ршилъ уйти въ плать, и это-то, вроятно, и руководило мною безсознательно. Затмъ по длинной перспектив прилавковъ раздался ревъ: «Вотъ онъ!» Я вскочилъ, схватилъ съ прилавка стулъ и швырнулъ имъ въ закричавшаго дурака, обернулся, наткнулся за угломъ на другого далъ ему затрещину и бросился вверхъ по лстниц. Онъ устоялъ на ногахъ, зауськалъ, какъ на охот и полетлъ за мною. По лстниц были нагромождены кучи этихъ пестрыхъ расписныхъ посудинъ… какъ бишь ихъ!..