Невидимый человек

Если бы только я мог обернуться и опустить руки и сказать: «Послушайте, мужики, да хватит уже, мы здесь все черные ребята… Всем все равно», — хотя я знал, что нам не все равно, им наконец стало настолько не все равно, что они начали действовать, — так я подумал. Если бы только я мог им втолковать: «Послушайте, они сыграли с нами шутку, ту же старую шутку с новыми вариациями — давайте перестанем бежать, будем уважать и любить друг друга…» Если только, думал я, вбежав в другую толпу и думая, что оторвался, но сразу получил удар в челюсть от приблизившегося ко мне с криком человека и почувствовал отскок звена, когда я врезал ему в голову и рванул вперед, повернул с авеню и сразу попал под потоки воды, которая, судя по всему, лилась сверху. Это была прорванная магистраль, которая выбрасывала в ночь завесу из неистовых брызг. Я собирался к Мэри, но двигался к центру города по обдаваемой водой улице, а не к окраине, и, когда я стал по ней пробираться, из-за водяной завесы выскочил конный полицейский верхом на черной, совершенно мокрой от брызг лошади, прорвавшейся сквозь воду, неясно прорисовавшейся, огромной, ржущей и нереальной и теперь цокающей по тротуару по направлению ко мне; я опустился на колени и смотрел, как надо мной зависла и пролетела огромная пульсирующая масса, слышал звуки копыт и вопли, шум водяных потоков, которые доносились до меня издали, как будто я сидел на некотором расстоянии в комнате с обитыми войлоком стенами, потом все закончилось, почти прошло, волоском из хвоста меня хлестануло по глазам. Я тыкался по кругу, вслепую размахивая портфелем, образ хвоста огненной кометы обжигал мои саднящие веки; обернулся, как слепой, раскачиваясь со своим портфелем и цепным звеном, и, пока я беспомощно барахтался, услышал, как кто-то скачет; и теперь, когда я направился прямо навстречу грубой мощи воды, почувствовав ее подобную удару силу, промокший и без конца падающий и продрогший, а потом сквозь нее и отчасти обрел зрение, я увидел еще одну лошадь, пронесшуюся к водяной завесе и сквозь нее: берущий барьер охотник, седок отклоняется назад, лошадь взлетает, затем удар, и она исчезает в поднятых брызгах. Я побрел, спотыкаясь, дальше по улице, видеть стал отчетливей и, обернувшись, разглядел, как в лунном свете брызжет вода подобно бешеному гейзеру. К Мэри, подумал я, к Мэри.

Перед домами стояли ряды подпираемых низкими живыми изгородями металлических заборов; я рухнул за один из них и лежал, тяжело дыша, чтобы отдохнуть от сокрушительной силы воды. Но едва я устроился, втягивая носом сухой пряный запах живой изгороди, как они остановились перед домом и оперлись на ограду. По кругу пошла бутылка, голоса звучали ровно, без сильных эмоций.

— Ничего себе ночка, — завел один из них. — Скажи, крутая ночь?

— Да как все, считай.

— Чё это ты так кисло?

— А чё: трах да махач, выпивка да брехня… дай-ка сюда пузырь.

— Допустим, но я за вечер несколько раз видал кое-что новенькое.

— Да чё ты там мог видеть? Наведался бы лучше в Ленокс пару часов назад. Знаешь этого жеребца, Раса-Крушителя? Так вот, он, веришь, нет, харкал кровью.

— Этот бешеный перец?

— Ага, да, рассекал на здоровенной гнедой, сам в меховой шапке, а на плечах вроде как шкура старого льва или типа того. Так вот: он такую бучу поднял — чертям жарко стало. Ага, было на что посмотреть: разъезжал туда-сюда на этой кобыле, знаешь, вроде тех, что тянут фургоны с овощами, а у самого ковбойское седло и вот такие шпоры.

— Да ну, быть не может!

— Еще как может! Разъезжает туда-сюда по кварталу и орет: «Уничтожьте их! Изгоните их! Сожгите их! Я, Рас, вам приказываю». Сечешь, да? — горячился он. — «Я, Рас, приказываю вам истребить их до последней крошки стухшей рыбы!» И примерно в это же время какой-то придурок с голосом, как из старой доброй Джорджии, высовывает голову из окна и орет: «Прокатись на них, ковбой. Задай им жару, чтоб житье медом не казалось». И, черт меня раздери, этот бешеный сукин сын, на своей кобыле, жуткий, аки смерть, и бутерброд жрет, а потом руку в карман запустил и достает сорок пятый — и давай шмалять по окну. И попробовал бы кто ему помешать! Всех как ветром сдуло, остался один старик Рас верхом на лошади, а за спиной у него шкура львиная развевается. Бешеный, одно слово. Все добычу тянут, под себя гребут, а этот и его парни крови требуют!

Все еще не уверенный, что жив, я лежал, как только что спасенный утопленник, и ловил каждое слово.

— Я как раз там был, — вступил другой голос. — Ты видел, как эти конники хотели его за задницу взять?

— Не-а, прозевал… На, глотни малёхо.

— Ну, вот тогда-то и надо было на него посмотреть. Он как заприметил, что эти копы подъезжают, так сунул руку за седло и достал какой-то старый щит, что ли.

— Щит?

— Да, точно говорю! Такой, с шипом посередке. И это еще не все: видит он этих копов — и приказывает одному из своих прихвостней передать ему копье, и тут на улицу выскакивает какой-то коротышка и дает ему жару. Ну, знаете, такой, каких в кино показывают африканских носильщиков…

— Где, черт возьми, ты сам-то был?