Луна была уже высоко, и битое стекло на мостовой сверкало, словно разлившаяся река, по водам которой я плыл, как во сне, исключительно волею фортуны избегая смытых, исковерканных наводнением предметов. Вдруг мне почудилось, что я стал тонуть: меня засасывало под воду, а перед глазами на фонарном столбе болталось тело — белое, обнаженное и до невозможности женское. От ужаса меня закружило, я будто бы сделал какое-то кошмарное сальто. Все так же кружась, я непроизвольно продвигался вперед, пятился назад, останавливался и в какой-то миг увидел еще одно тело, и еще — в общей сложности семь, и все они висели перед выпотрошенной витриной магазина. От хруста костей под ногами я споткнулся и увидел разбросанный по улице учебный скелет: череп откатился от позвоночного столба, и, когда я пришел в себя, мне открылась неестественная монолитность тех, кто висели вокруг меня. Оказалось, это манекены… «Куклы!» — вырвалось у меня. Безволосые, лысые, стерильно женственные. И я припомнил мальчишек в белокурых париках, рассчитывая, что смех принесет облегчение, но почему-то юмор пришиб меня сильнее, чем ужас. Но они ненастоящие, подумал я; правда? Что, если одна, даже
Они выступали сплоченным строем, с палками и битами, с ружьями и винтовками в руках, возглавляемые гарцующим на крупном вороном коне Расом-Увещевателем, ныне Расом-Крушителем. Этот новый Рас, исполненный надменного, площадного достоинства, явился в убранстве абиссинского вождя: на голове меховая шапка, в руке щит, на плечи накинута шкура какого-то дикого зверя. Фигура скорее из сна, а не из Гарлема, и тем более не из Гарлема, каким он предстал этой ночью, но все же реальная, живая, угрожающая.
— Бросайте это дурацкое мародерство, — заговорил он с горсткой людей перед магазином. — Айда с нами, прорвемся в арсенал — там оружие и боеприпасы!
И я, заслышав его голос, открыл портфель, чтобы нащупать свои темные очки, райнхартовские, вытащил их на свет и увидел, как на мостовую посыпались раскрошенные стекла. Райнхарт, подумал я, Райнхарт! И оглянулся. Полиция была тут как тут, у меня за спиной; начнись в тот момент стрельба, я оказался бы под перекрестным огнем. Порывшись в портфеле, я нащупал документы, рваный кусок металла, россыпь монет, и пальцы мои сомкнулись на цепном звене от кандалов Тарпа, которое я тут же надел вместо кастета, а пораскинув мозгами, опустил клапан и щелкнул замком портфеля. Меня охватывал неизведанный доселе кураж, а они уже приближались — никогда еще Рас не собирал такого количества сторонников. Я спокойно двинулся вперед, держа в руке тяжелый портфель, но шагая с новым ощущением самого себя и чувствуя почти облегчение, почти вздох. Я вдруг понял, что следует делать, понял еще до того, как этот план целиком созрел у меня в голове.
Кто-то выкрикнул: «Гляди!» Рас свесился с лошади, увидел меня и метнул… не что-нибудь, а копье; но при первом же его движении я упал ничком, приземлившись на руки, как сделал бы акробат, и услышал удар, когда острие пронзило висящий манекен. Удержав портфель при себе, я встал.
— Предатель! — вскричал Рас.
— Это брат, — сказал кто-то.
Они подтянулись вперед и сгрудились вокруг лошади, возбужденные и не слишком решительные, а я смотрел ему в лицо и понимал, что ничем ему не уступаю, но и ни в чем его не превосхожу и что все месяцы иллюзий вкупе с этой ночью хаоса требуют всего лишь нескольких простых слов или же какого-то мягкого, даже робкого действия, негромкого, очистительного действия. Чтобы разбудить их и меня.
— Я больше им не брат, — прокричал я. — Они затеяли расовый мятеж, а я против. Чем больше нас погибнет, тем больше им захочется…
— Не слушайте эти лживые бредни, — прогремел Рас. — Вздернем его на виселицу в назидание всем чернокожим, и не будет больше предателей. Никаких Дядей Томов. Повесьте его вон там вместе с этими богомерзкими чучелами!
— Но это же самоочевидно, — выкрикнул я. — Меня и впрямь предали люди, которых я считал нашими союзниками, но они делали ставку и на этого человека тоже. Им нужен был
— Взять его! — заорал Рас.
Вперед выступили три человека, а я без злого умысла, поистине отчаянным красноречивым жестом несогласия и решительного неповиновения вскричал «Нет!». Но моя рука наткнулась на копье, и я вырвал его, ухватившись за середину древка острием вперед.