Невидимый огонь

«Что я хотела сделать? А, ничего…»

Туман, туман… За стеклами машины он мутнел разбавленным молоком, а впереди «Волги» тек в берегах деревьев замерзающей рекой, которая покрывается салом, и оно бесформенной массой мелькает и колышется, плывет и рябит перед глазами… как бывает, когда слипаются веки и…

Что с ней? Проклятые таблетки!

Она вырулила на шоссе и ехала к развилке мимо неведомых силуэтов. Расстояния и размеры стали обманчивы и преобразили местность. Столбы и стволы выглядели одинокими фигурами. Ей не раз чудилось, что она видит Ингуса, но всякий раз она убеждалась в своей ошибке — это был даже не человек, а какие-то части предметов в расплывчатом и клубящемся свете фар, где силуэты построек напоминали баржи, ставшие на якорь в озере тумана. Они промелькнули и скрылись из виду, а впереди громадным стогом сена означилась рощица. Канавы по обе стороны полнились белой мглой, а за ними ничего не было видно, и «Волга» двигалась по мутному световому тоннелю.

Ни одной встречной машины не попадалось. Все время только выныривали и таяли, появлялись и вновь растворялись кусты и деревья, они мерцали в огнях фар, точно заиндевелые, и казались смутными видениями на грани между явью и сном.

Мысли были как бы вне ее. Мозг и тело наполняла тупая тяжесть и…

Вдруг Велдзе вздрогнула. Что это? О боже!

Перед ней из мглы возникли призрачные контуры и свободно плыли в белизне тумана, темной птицей скользя на парусах-крыльях. «Летучий голландец»! Леденящий ужас током прошил ее тело, парализуя на миг волю и члены. А кофейная «Волга» стрелой вылетела на перекресток. И туманный призрак тут же сгинул, и вместо сказочного корабля впереди был маленький, темный, угластый и очень знакомый драндулет. Она нажала тормозную педаль, но, понимая, что уже поздно, вся сразу сжалась в комок и вскрикнула, как от страшной боли кролик, пронзительно и тонко, но сама не слышала своего голоса, потонувшего в лязге, скрежете и треске.

* * *

Обитатели Купенов — практически две женщины разных поколений — жили так тихо, что еще два-три года после того, как я поселилась в Мургале, у меня было весьма смутное, а вернее — просто превратное представление об их родственных отношениях, то есть я считала, что Марианна и Алиса — мать и дочь.

Но тут неожиданно появился Петер, а Петер уж не тот человек, которого можно не заметить и не запомнить: видный и шумный, бесшабашный и смешливый, к тому же одет очень броско — через плечо ярко-синяя лаковая сумка чуть не фантастических размеров (и что в ней носить, интересно?), на голове шикарная шляпа — нечто среднее между котелком Чарли Чаплина и тирольской шапочкой. В его физиономии я в первый же раз уловила знакомые черты, но на кого именно похож Петер, сразу не угадала. При встрече со мной он приподнял головной убор, под которым обнаружились светлые кудри, и низко поклонился с какой-то врожденной грацией, которая также воскресила в памяти что-то уже виденное, хорошо знакомое. Я поняла, что обо мне он осведомлен. И не только это. Его артистически раскованный и до смешного торжественный, самоуверенный поклон, как и ослепительная и лукавая, но весьма фамильярная улыбка, позволяли заключить и другое: он, надо думать, воображал, что о его примечательной персоне я знаю все, что известно в Мургале, и она, само собой, мне весьма импонирует. Кривлянье провинциального донжуана уживалось в нем с каким-то неподдельным, прямо-таки лучащимся дружелюбием, его уверенность в своей неотразимости и обаянии раздражала и одновременно трогала ребяческой откровенностью, с какой он выставлял ее напоказ, не строя из себя ни сноба, ни циника, иными словами — он принадлежал к той категории мужчин, которых женщины чаще других проклинают и больше всего любят.

Так я подумала, впервые встретившись с Петером, ничего еще, вопреки его предположениям, о нем не зная, однако дальнейшие события подтвердили, что интуиция меня не обманула. А насколько я была не в курсе дела, пусть подтвердит тот факт, что я считала Петера — смешно вспомнить даже! — братом Алисы, хотя в действительности он был…