Невилл Чемберлен

«Барон прессы» после этой неудачи стал вести переговоры с герцогом Виндзорским, ранее известным как Эдуард VIII, уговаривая того «объединить страну в движении за мир», то есть начать с Гитлером переговоры, обещая ему полную поддержку своих газет. Но у отрекшегося монарха достало ума не поддаться на эти уловки, понимая, что все это имело лишь один смысл — свалить правительство Чемберлена, а если еще точнее — избавиться от премьер-министра. Лео Эмери, с которым Бивербрук делился размышлениями о перевороте, также давно имел «пчелу в шляпе»[552] на своего старого друга Чемберлена, который каким-то неизведанным Эмери образом обходился в своем военном правительстве без него.

Дебаты в парламенте по этому вопросу были назначены на 7–8 мая. То, во что они выльются, не мог и предположить Невилл Чемберлен. 4 мая, находясь в своем любимом Чекерсе, он запишет в дневнике: «Я не думаю, что мои враги способны скинуть меня теперь. Будет жаль, если они это сделают, так не хочется отсюда уезжать…»[553] Все письма Чемберлена, которые были написаны сестрам до этого момента, с января регулярно повторяли эту же самую мысль. Хотя он описывал трудную отставку Хор-Белиши с поста главы военного министерства и выступление по этому поводу Галифакса, который спешил напомнить о еврейском происхождении министра и о том, что его не будут воспринимать из-за этого всерьез. Писал Чемберлен, как он регулярно сталкивался с трудностями в понимании с Черчиллем, и доходило до того, что он прямо говорил Черчиллю: «Или вы принимаете мою политику, или я принимаю вашу отставку», но после, по мнению премьер-министра, мир восстанавливался и их отношения с «избалованным и мрачным ребенком» быстро стабилизировались. В начале февраля Чемберлен проверял зрение, и доктор сказал ему, что с такими зоркими глазами его могли бы взять служить на флот. Но тем не менее увидеть, что в Кабинете не все столь же тепло относятся к нему, как относился он к своим коллегам и друзьям, Чемберлен не сумел.

Еще в 1939 году Марго Асквит, вдова премьер-министра, объявившего о начале Первой мировой войны, писала, что главным врагом теперь является — ненависть. И именно ненависть нашла свое отражение в тех знаменитых слушаниях в палате общин. В октябре Энни, миссис Чемберлен, писала сестре премьера об атмосфере, царящей там: «Я просто не знаю, как он сохраняет свое терпение и силы. Я прихожу иногда послушать вопросы и оппозицию лейбористской партии. Невероятно, но они, кажется, не понимают, что война продолжается. Большинство заднескамеечников ведут себя точно так же, как школьники, и вы видите, что они усмехаются друг дружке каждый раз, когда думают, что один из их лидеров заработал очко, — они пытаются доказать свое превосходство совершенно независимо от правды, просто чтобы предали гласности то, что они говорят»[554]. И это было в относительно мирном октябре, но после Норвегии в палате творилось нечто невообразимое.

Кит Фейлинг отмечает, что ни Финляндия, ни Норвегия не стали действительными причинами всего произошедшего[555]. Безусловно, с этим можно согласиться. Ключевой фигурой был премьер-министр, который коренным образом отличался от тех людей, которые превалировали в палате общин. Это были жадные до власти, говорившие, лишь бы одержать словесную победу и максимально изящно оскорбить, привыкшие к вниманию в прессе и не склонные к тяжелой работе, но склонные к политическим интригам люди. Невилл Чемберлен с его популярностью, с его честностью и смелостью брать на себя ответственность, а также говорить твердое «да» и твердое «нет» без привычных в парламенте экивоков был у многих бельмом на глазу. И в мае 1940 года ему удалось то, чего не удавалось даже войне — сплотить подавляющее большинство в палате общин.