Иден же не спешил продвигаться в дальневосточном направлении, в первую очередь опасаясь реакции на это Соединенных Штатов (в чью помощь и поддержку он свято верил), а во вторую — сосредоточив усилия на направлении средиземноморском. В конце 1936 года он как министр иностранных дел сформулировал развитие британской внешней политики: вооруженные силы Империи могут быть использованы только в случаях самообороны, защиты Франции и Бельгии от неспровоцированной агрессии, обслуживания соглашений с Египтом и Ираком, а также в тех случаях, где это будет необходимо в соответствии с соглашениями. Что касается политики относительно Восточной Европы, Иден указал: «Мы хотели бы видеть восточноевропейский договор… мы не должны самостоятельно участвовать в таком договоре, но это не означает, что мы развязываем руки любой другой стране»[312]
. Таким образом, вектор был определен.Так заканчивался 1936 год. Чемберлен писал сестре: «Несмотря на мрачное состояние иностранных дел, я думаю, что сейчас наступило что-то вроде разрядки, во всяком случае, в наших интересах. Один результат немецко-японского соглашения[313]
, которое, кажется, было ужасно встречено везде, заключается в том, чтобы заставить наших друзей в Японии обратить свое беспокойство <в Европу> и не дать чему-либо подвергнуть опасности наши хорошие отношения. <…> При терпении и постоянстве, я полагаю, мы достигнем нашего соглашения. И сейчас уже наше положение на Дальнем Востоке очень отличается от того, каким оно было, когда я начал им заниматься (1934 год. —Англо-итальянские отношения, столь важные в этот период, продолжали находиться в подвешенном состоянии. И хотя осенью 1936 года итальянский посол граф Гранди регулярно виделся с министром иностранных дел Иденом, буквально умоляя его о том, чтобы со стороны Британии был дан хотя бы намек на их улучшение, тот оставался холоден. Иден имел свое личное, специфическое впечатление от Муссолини: «Для меня он был жестким и умным оппортунистом, который расценит любые уступки и соглашения как слабость и который никогда не учитывал ни принципы Лиги <Наций>, ни фронт Стрезы»[315]
. Договариваться с диктатором он не собирался, максимум, что он мог допустить, — признание обоюдных интересов в Средиземном море, которое для Британии было «главной магистралью» движения судов, и то с оглядкой на Францию, которая англо-итальянское средиземноморское соглашение могла расценивать как враждебное ей, о чем Идена предупреждал французский посол Корбен.Все же к концу декабря Иден провел переговоры через Чиано с Муссолини и заключил так называемое «Джентльменское соглашение», подписанное 2 января 1937 года. Соглашение представляло собой гарантии свободного входа, выхода и транзита через Средиземное море для двух держав с учетом взаимных интересов и отказ от любого желания изменений в отношении государственного суверенитета территорий в средиземноморской области.
Через два дня после его подписания, вернувшись из Йоркшира в Форин Оффис, Иден обнаружил донесения, что огромный контингент итальянских «добровольцев» прибыл в Испанию. Он посчитал это личной обидой, так как, по его мнению, Муссолини использовал их переговоры как прикрытие для этой операции. К 7 января он подготовил меморандум, согласно которому «испанская гражданская война прекратила быть внутренней испанской проблемой и стала международным полем битвы… <…> будущее правительство Испании теперь стало менее важным для мира Европы, чем то, что диктаторы не должны победить в этой стране»[316]
. Помимо этого там содержалась позиция о том, чтобы Британия предложила услуги Королевского флота для морского контроля всех подходов к портам и гаваням, вокруг испанского побережья и других испанских владений, предотвращая прибытие или волонтеров или военной техники на эти территории.