Невилл Чемберлен

Знаменитое Мюнхенское соглашение было подписано ночью с 29 на 30 сентября 1938 года Адольфом Гитлером, Бенито Муссолини, Эдуаром Даладье и Невиллом Чемберленом. Соглашение это тогда являлось отражением того, чего хотели люди по всей Европе, — мира. Утром 30 сентября премьер-министр Чемберлен имел аудиенцию у Гитлера, где подписал двустороннюю англо-германскую декларацию, согласно которой обе державы расписывались в том, что не желают более войны между ними, и давали обязательство решать все вопросы методом консультаций: «Мы рассматриваем Соглашение, подписанное прошлой ночью, и англо-германское Соглашение по военно-морскому флоту как символ желания наших двух народов никогда больше не вступать в войну друг с другом. Мы убеждены, что метод консультаций будет методом, принятым в решении любых других вопросов, которые могут касаться наших двух стран, и мы полны решимости продолжать наши усилия, направленные на устранение возможных источников разногласий и, следовательно, на сохранение мира в Европе».

Именно эту декларацию Невилл Чемберлен будет демонстрировать несколько часов спустя, вернувшись на родину. Для него эти договоренности означали фундамент и возможность для будущего общего урегулирования, а для встречавшего его Лондона — долгожданное избавление от тревоги. Когда машина премьер-министра ехала по городу, ее приветствовали толпы людей. Впрочем, сам он, наблюдая все это из окна автомобиля, сказал Галифаксу, ехавшему с ним: «Месяца через три это кончится». А потом добавил: «Эдвард, мы должны надеяться на лучшее и подготовиться к худшему» [458]. Известен этот разговор со слов Эдварда Галифакса, который передал его профессору Фейлингу и с которым, безусловно, только и оставалось, что готовиться к худшему. Историки практически однозначно трактуют данное заявление премьер-министра — как предчувствие недолговечности его мюнхенского мира. Но, говоря о перспективе трех месяцев, он мог иметь в виду и совсем иное, а именно отношение британского народа к нему, зная, как переменчиво общественное мнение в его стране. Чемберлен понимал, что англичане долго на руках не носят никаких героев, особенно учитывая старания британской прессы.

Вечером он был приглашен в Букингемский дворец:

«30 сентября; от Е. К. В. Георга VI

Я посылаю это письмо через своего лорда-камергера, чтобы просить Вас приехать прямо сейчас в Букингемский дворец, так, чтобы я мог выразить Вам лично свои самые сердечные поздравления по случаю успеха Вашего визита в Мюнхен. Это письмо выражает самое теплое приветствие тому, кто его терпением и решительностью заработал длительную благодарность от его соотечественников по всей Империи».

Не только британский монарх благодарил Чемберлена. Телеграмма от короля Бельгии Леопольда выражала «самое сердечное спасибо тому единственному, кому судьба поручила священную ответственность за многих людей»[459]. Франклин Рузвельт, пристально следивший из-за океана за развитием этих событий, был лаконичен и прислал одно слово: «Молодец!»[460] Посол Гендерсон, который был одним из самых горячих сторонников курса премьер-министра, в своей телеграмме пророчески замечал: «Миллионы матерей будут благословлять Ваше имя сегодня вечером, Вы спасли их сыновей от ужасов войны. Но океаны чернил прольются после всего этого в критике Ваших действий»[461]. Именно так все позже и произошло, но пока атмосфера всеобщего ликования захлестнула всю Европу. На улицах Берлина после шумных вечеринок с лучшим пивом появились жизнерадостные пошатывающиеся личности, а в столице Британской империи народ толпился под окнами дома номер 10 по Даунинг-стрит, пока джентльмен с зонтиком не обратился к своим гражданам с короткой речью, где и прозвучали слова о «мире для нашего поколения».

Последний раз из окна на Даунинг-стрит, 10, обращался к народу Ллойд Джордж, сообщая о перемирии. «А теперь я рекомендую всем вам идти спать. Сегодня вы можете спать спокойно», — закончил свою речь Невилл Чемберлен, который спас и этих людей, и Британскую империю, и весь мир от страшной катастрофы несколько часов назад. Люди были благодарны ему, он получил порядка сорока тысяч писем одобрения своим действиям, его дом был заставлен цветами, удочками и зонтиками. Их присылали премьер-министру в подарок, ведь зонтик теперь стал символом мира. Мира, который скоро стал рассыпаться на осколки, как стекла витрин. Сам Чемберлен нашел возможность выразить свои ощущения от всего произошедшего только 2 октября в письме своей сестре:

«Моя дорогая Хильда,

Письма, которые ты и Ида послали мне в пятницу, ко дню моего возвращения, были именно тем, что я хотел получить, поскольку в такие моменты сердце инстинктивно стремится к самому близкому и самому дорогому, и сознание этой близости дает силу, в которой каждый нуждается.