Невинная для грешника

Таня – классная, милая и добрая. Я радуюсь за неё, за всех друзей своих радуюсь, только… мне ещё хуже становится. Потому что чувствую себя одинокой во всём мире. Не могу же я позвонить сейчас Таньке и начать жаловаться на жизнь, когда она счастлива? Это будет… жестоко, наверное.

Да и как описать всё, что произошло, если сама толком слов подобрать не могу, всё больше эмоциями захлёбываюсь. Нет, пусть отдыхают, успеется.

Становится совсем темно, неподалёку зажигается фонарь. Его свет слабый, но его достаточно, чтобы понять: я совсем одна сейчас. В квартире ещё хуже будет – слишком тихо и пусто.

Кажется, я начинаю подвывать, и это мне совсем не нравится, но остановиться не получается. Словно кто-то приказал выплакать весь лимит на долгие годы вперёд – вот и стараюсь изо всех сил.

Вдруг рядом ложится тень. Она огромная, устрашающая, и я икаю перепуганно, напрочь забыв, что только что решила утопить планету в своих слезах.

– Марта, – тихое рядом, очень удивлённое, а я вскрикиваю.

Умом понимаю, что голос знакомый, а узнать его не могу.

Вскакиваю на ноги, оборачиваюсь так резко, что роняю в пышный розовый куст телефон. Да и бог с ним, потом найду.

– Марк? – икота сковывает горло, я сглатываю и пытаюсь понять, не померещился ли мне Орлов в моём дворе. – Что ты тут делаешь?

Он кажется здесь инородным предметом, что ли, и от удивления даже отбрасываю официоз нашего предыдущего общения.

– Тебя похитили и привезли сюда? – спрашиваю, растирая ладонями лицо, чтобы оно таким бледным не казалось.

– А может, я следил за тобой? – чуть склонив голову набок, он смотрит на меня внимательно, хоть и с улыбкой. – Ты плачешь… почему? Твоей маме хуже стало?

– Тебе это действительно интересно? – рюкзак за спиной вдруг кажется неподъёмным, и я натягиваю лямки, чтобы давление на плечи ослабить. А, в сущности, просто мнусь, ошарашенная появлением Марка.

– Это настолько удивительно? – заламывает бровь, трёт пальцами подбородок, становясь похожим на крутого героя боевика.

– Да нет… но, помнится, кто-то ещё месяц назад знать не знал, что в его доме работает Иванна Станиславовна.

Надо помнить, что он – Орлов, а я – заразная нищебродка. Помни, Марта, не забывай, а не то снова уши развесишь, а потом от обиды рыдать будешь. Мало тебе разочарований в человечестве, ещё хочешь?

– Это не мой дом, – со вздохом отвечает Марк, но вдруг расплывается в улыбке: – Ты мне не выкаешь. Для этого стоило оказаться здесь.

Он так широко улыбается, что мне приходится отвернуться в сторону, чтобы Марк не видел, насколько это заразно.

Украдкой провожу по губам, пытаюсь улыбку глупую стереть, но не выходит.

– Извините, Марк Романович, вырвалось, – бурчу, чтобы скрыть неловкость, и лениво думаю, что нужно бы полезть в скрытые темнотой кусты да поискать телефон, но двигаться с места не хочется. – Вы так неожиданно выскочили из-за спины, что я испугалась, вот и начала глупости говорить.

Марк наверняка телепат, потому что стоило мне подумать, он огибает лавочку и подходит к кусту. Не проходит и пары секунд как он достаёт телефон и протягивает мне. На экране небольшая трещина, но сил переживать об этом нет.

– Ты плакала, – без тени вопроса в голосе и мне приходится кивнуть, потому что врать бессмысленно.

– Я девочка, у девочек такое случается, – вновь шучу неловко, но Марк улыбается в ответ.

Не хочу, но вспоминаю его отца, который при всей их похожести моим дурацким шуткам не улыбался.

– Ты не ответила как там твоя мама, – Марк будто специально не торопится оказываться ближе, и я ему за это благодарна.

Кажется, если снова нарушит моё личное пространство, разревусь.

– Ей немного лучше, но там с сердцем что-то, врачу кардиограмма не нравится. Завтра повторно снимут, – говорю торопливо, а Марк запускает руку в волосы.

– Прости, я совсем не способен утешать, – крутит шеей и едва заметно морщится.

– Да мне и не нужно…

– Марта, но если нужна какая-то помощь, скажи. Это, мне кажется, лучше слов, да?

– Да, – чуть слышно, потому что слова и правда, бессмысленны.

Какой в них толк?

– Пусть всё пройдёт, – говорит тихо и резким жестом смахивает упавшую на лоб чёлку.

В тусклом свете фонаря замечаю тонкую полоску шрама под линией роста волос, которого раньше не видела.

Странно, что он сейчас в глаза бросился.

– Пусть пройдёт, – киваю и выдавливаю благодарную улыбку. – Ну… пока?

Надо идти домой. Плакать мне уже не хочется – спасибо Марку за это, – потому самое время принять душ и завалиться спать. А утром уже подумать, что делать дальше.

Отступаю на шаг, но Марк, словно примагниченный, остаётся всё на том же расстоянии. Будто идёт за мной, ведомый невидимой верёвочкой.

– Ты плакала, – снова повторяет, а я глупо киваю. – Мне кажется, остаться одной в квартире – плохая идея.

Нормальная это идея.

– Обещаю, что руки на себя накладывать не буду, – криво улыбаюсь и сильнее натягиваю лямки рюкзака.

Я цепляюсь в них крепко, и искусственная кожа слегка трещит под пальцами.

– Но ты будешь снова плакать, – говорит, будто под шкуру смог мне влезть. – Что в этом хорошего?

– Даже если буду, какая тебе разница?