Невинная для грешника

В голосе мамы усталость, ирония, но нет осуждения. Она знает меня, как никто другой, а я никогда не умела врать. Вот и сейчас попалась. Но я же не могла уйти с ночёвкой и не предупредить!

– Мама, я…

– Ты думаешь, твоя мать совсем глупая? Думаешь, забыла, какой была в молодости? – мама медленно мешает чай в своей чашке и качает головой. – Ты же к нему идёшь?

– Мама, я люблю его, – говорю совсем не то, о чём хотела. – Он… ему плохо сейчас, там такое творится…

– Орлова арестовали? – проявляет чудеса осведомлённости, а я киваю. – Мне Настя звонила, говорит, весь персонал в отпуск отправили до лучших времён.

– Угу, – ёжусь, потому что снова накатывают воспоминания, как вели Орлова будто бы свободного, а уже не очень.

– Мам, Марку поддержка нужна, я не могу его оставить.

Мама улыбается краешком губ и поднимается, чтобы выпить очередную горсть таблеток. Чувствую себя свиньёй от того, что сейчас больше думаю о Марке, чем о мамином здоровье, но маме уже намного лучше, а вот Марк…

– Ты хорошая девочка, даже слишком, – мама отправляет в рот последнюю пилюлю, морщится и обильно запивает водой. – Ну что ж, если нужна поддержка, тогда конечно…

Хочется взвизгнуть от радости, запрыгать на месте и повиснуть на маминой шее, но сдерживаюсь.

– Ты чудо, – говорю, расплываясь в улыбке до ушей, и радуюсь про себя, что всё-таки не пришлось обманывать.

От лжи совсем горько на сердце.

– Я бы сейчас хотела включить грозную мать, запереть тебя в квартире, надавить авторитетом и никуда не пустить. Не знаю, у меня не очень хорошие предчувствия касаемо вашего романа, но… ты взрослая, а я не смогу всегда подкладывать под тебя руки, оберегать от всего. Если ты набьёшь шишку, то она будет полностью твоя.

Мама улыбается очень грустно и просит только об одном: «Предохраняйтесь».

И от этого мне хочется сжаться в маленькой комок, почти полностью состоящий из стыда и неловкости.

* * *

Квартира Марка практически полностью отремонтирована, а ещё в ней появилась мебель. Полки в спальне и кровать, зато большая – просто огромная. Кажется, такой размер называют королевским, и я осторожно подхожу к ней и касаюсь рукой уголка покрывала.

Оно простое чёрно-белое – совсем не такое помпезное и с шёлковой вышивкой, как в отцовском доме, хотя наверняка стоит бешеных денег. Это наощупь намного приятнее, роднее, что ли, привычнее.

Конечно же, Марк привык к комфорту и роскоши, просто для себя выбирает что-то более спокойное, чисто мужское и удобное.

Слева стоит забитая книгами этажерка из светлого дерева. Я прохожусь пальцами по гладким корешкам и вспоминаю тот день, когда впервые увидела Марка. Сейчас кажется смешным, как я стояла в обнимку с его фотографией и чувствовала себя круглой дурой. Так мало времени прошло, а мне кажется, что годы.

Мой телефон пиликает – Марк.

«Так! Нет времени объяснять! Быстро отвечай: роллы или пицца?»

Смотрю в экран, улыбаюсь и выбираю пиццу.

«Думала, это всё? Ха-ха, наивная! Цезарь, Греческий или Нисуаз?»

«Цезарь».

«Брауни, Наполеон или Штрудель?»

«Смешной ты. Наполеон».

«Понял, принял. Жди!»

Я смеюсь, совсем по-детски счастливая, и кладу на полку телефон. Яркие корешки книг манят, я беру одну – первую попавшуюся – и присаживаюсь на кровать.

Корешок хрустит, страницы приятно шуршат под пальцами, а запах новой книги будоражит, обещает тайну, новые впечатления, эмоции.

Обожаю читать. Для меня нет большего кайфа, чем погружаться в новую историю, перелистывать страницу за страницей и наблюдать за поворотами сюжета, раскрыв рот. А ещё спойлеры ненавижу и, если кто-то из друзей посмотрел фильм или прочёл новую книгу, мы можем крепко поругаться, стоит им раскрыть детали.

В замке шуршит ключ. Я скорее не слышу, но чувствую, потому напрягаюсь, сильнее вперившись взглядом в страницы книги. Буквы плывут в глазах, и пытаюсь прочесть слово за словом, но всё равно ничего не получается.

Марк пришёл – мне не страшно, что это кто-то другой открывает дверь.

Я знаю, что это он.

Мой Марк.

Шелест пакетов, звук шагов всё ближе, и я спинным мозгом чувствую взгляд на себе.

– Марта, – в голосе Марка нежность вперемешку с одиночеством и болью.

Никогда не думала, что смогу так остро чувствовать другого человека, но Марка я ощущаю на каком-то животном, внутреннем уровне.

Он во мне, в моей крови. Его боль – моя боль.

– Поцелуй меня, – в голосе хрипотца, от которой судорогой сводит всё внутри.

Я откладываю книгу и поднимаюсь навстречу.

Сегодня я буду рядом.

Сегодня ночью будет всё хорошо.

Глава 47 Марта

Я не знаю, кто кого целует, и хватит ли нам кислорода, чтобы надышаться потом, когда всё закончится. И случится ли это потом? Или этот момент растянется на вечность, и мы замрём в нём, как бабочки, пришпиленные к бархату?