Невинная для Лютого

Осталась только Кирсанова.

Она была в светлом халате, хотя я все еще видел под махровой тканью хрупкие плечи и капельки воды. Иллюзия, от которой мне уже не спастись. Хотелось бахнуться головой в стену, чтобы выбить дурь, вернуть ненависть на место, как выпавший пазл. Потому что это чувство делало меня сильней, беспощадней. А теперь? Что мне делать, когда под ребрами мечется крошечная птица симпатии к врагу?

У Ангелины такой сильный дух. Она меня захватывает до дрожи своей самоотдачей и преданностью ребенку. Нежеланному-желанному ребенку. Я могу себе представить, что творится у нее в голове. Ей приходится любить плод своей боли.

Девушка смотрит в глаза и размазывает меня одним взглядом по стеночке. Без кулаков, но бьет в цель.

Да, смотри, Ангел, я неправ, но ты об этом сейчас не узнаешь. Может быть, позже, когда я смогу тебя отпустить.

В этой истории больше всего меня пугало мое разбитое состояние. Не потому, что влюбляться боюсь, не потому что эти мысли режут по груди, будто Милу предаю, а потому что сердце лопается от тоски и боли за свои ошибки. На каком моменте я не смог остановиться? Почему позволил кому-то управлять собой?

Месть виновата? Не-е-ет…Если бы я мстил, я бы просто взорвал Кирсанова в машине. Сделал бы все, чтобы эта тварь не ходила по земле, на которой нет моей жены.

Это Чех искусно подкидывал удочки о сыне. Обещал, что я все еще могу его вернуть, что смогу забрать, что спасу и буду жить спокойно. Он промывал мне голову, пропитывал яростью. Методично так. Продуманно обрабатывал.

Но за последний месяц неожиданно, где-то в глубине души, ростки сомнения пустили корни. Глядя в глаза Ангела, что чище весеннего неба, я стал прислушиваться к ее словам, и это меня рвало на части. Столько дней и ночей верить в то, что Кирсанов — падла — истерзал мою любимую, а теперь усомниться.

Невыносимо. Больно. Дальше. Идти.

Какой из меня щит? Могу быть только доской для дартса, чтобы вручить девушке дротики и позволить убивать себя медленно. Бросок за броском.

— Ангел, дай нам пару минут, — проговорил я немеющими губами. Сказал искренне, без тени фальши, но пусть она думает, что игра. Во мне что-то словно хрустнуло после этих дней, стержень, что держал меня в тонусе бесконечной битвы, внезапно сломался.

Макс, заметив мой взгляд, весело подхватил:

— Лина, я там организовал столовую, а то это не больница, а сарай какой-то. Сходи с ребятами. Сама поешь, за двоих же должна, и проследи, чтобы пацаны животы набили, а то они трудились — входную дверь вставляли, которую один громила вынес с левой пятки.

— С правой, — буркнул я.

— А? — Орлов непринужденно повернулся ко мне, а я прищуренно наблюдал за Кирсановой.

— С правой пятки, — уточнил и поймал ее взгляд, словно зацепил арканом.

Ледяную лазурь привычной ненависти вымораживающую меня каждый её взгляд сейчас будто прорезало солнечными лучами восхищения. Всего на миг, но эта яркая вспышка ударила молнией по нам обоим. Оставив туман растерянности, который Ангелина торопливо скрыла под опущенными ресницами. И поспешно покинула нас. Молча.

Глава 45. Лютый

Макс дождался, когда шаги за стеной затихнут, голоса удалятся. Он встал у окна, перекрыв теплый свет из окна широкой спиной, и долго молчал. По напряженной осанке друга можно сказать лишь одно: он понял, что я крепко влип.

— Я слушаю, — повернув немного голову, подтолкнул Орлов. Руки он держал за спиной, то сплетая, то расплетая длинные пальцы.

— Ты меня возненавидишь, — от стыда и сдавленного ощущения безвыходности, я уткнулся взглядом в пол, облизал пересохшие губы. — Я… — задыхался и не мог сказать. Как буду ему в глаза потом смотреть?

— Говори, — Орлов повернулся лицом, но остался у окна, будто чувствовал, что это последние минуты нашей дружбы. Вряд ли он примет меня после сказанного. — Потому что я нихрена не понимаю, что происходит! Лина просила не вызывать полицию, умоляла замять и не подавать в суд на больницу за то, что остались в стороне. Что за хуйня, Береговой?

— Я взял ее силой.

Не сказал, а пискнул, прикрыл глаза и ждал удара, потому что такое я бы никому не простил, не спустил бы с рук. Прибил бы на месте.

— Ты что больной? — ошарашенно прохрипел Макс.

— Я жаждал мести, был на грани убийства… в последний момент оставил ее в живых.

— Вот нет! — он заорал и взмахнул рукой, ткнув невидимого врага в воздухе. — Оправданий не нужно. Повтори, что ты сказал? Ты вот эту девушку, что похожа на Ангела, изнасиловал, а она тебя тут обхаживала? Сидела у кровати? Беспокоилась? — он порывисто вдохнул-выдохнул. Заговорил страшнее: — И ребенок от тебя?!

Я кивнул и сглотнул кислоту, что полилась в горло.

— Ты идиот? — разочарованно выпустил Макс и, сжав кулаки, ступил ближе. Замахнулся, но не ударил, а взорвался ревом: — Блять, придурок! Прибил бы голыми руками, если бы не она! — мазнул по двери суровым взглядом, свел брови и стиснул до кривой линии губы. — Я у Поли до сих пор вымаливаю прощение, но я не перешел черту! Принуждал, но не брал силой! Разогревал ее! Не оправдываюсь, но, сука, чем ты думал?! Как собираешься с этим жить?