Глава 47. Ангел
Что бы ни произошло, Лютый, наконец, пытается прислушиваться. Не слепо тянуть меня за связавшую нас цепь, куда ему надо, а остановился, чтобы посмотреть на того, с кем связала его судьба.
— Но на каждое моё откровение жду ответ. Согласен? — Выдохнула и, собираясь с мыслями, посмотрела в окно. — Я очень люблю лошадей. Порой мне кажется, что даже больше, чем людей. В детстве мечтала стать ветеринаром, но отец настоял на экономическом образовании. Теперь я владелец сети приютов и гостиниц для животных, но и сейчас для меня большее наслаждение помочь живому существу своими руками, чем подписью на бумажке.
Поделившись, я часто заморгала, пытаясь сдержать непрошенные слёзы. Представить не могла, как скучаю по своему делу. Опустила голову и вздохнула:
— Твоя очередь. Чем ты дышишь?
Лютый скрипнул зубами, натянул губы в подобии улыбки.
— Лошади… Опасные животные для хрупкой женщины. Я ничем не ды… — он запнулся и чертыхнулся в воздух. — Ладно. Люблю спорт и, — отвернулся, — детей. Мечтал когда-то преподавать. Макс сто лет назад звал тренером в свой клуб, но не сложилось. А еще, — Лютый довольно уверенно поднялся на ноги, а я от неожиданности отклонилась. — Мне нравятся камни, — он порылся в кармане брюк, что висели на стуле, и показал мне кольцо. Бриллиант засверкал в лучах света. Мужчина подошел ближе, протянул руку и глухо сказал: — Позволишь?
— Лучшие друзья девушек, — пробормотала я и вложила пальцы в его ладонь. — А я удивилась, откуда ты знаешь о модном дизайнере Звонарёве. Ты ювелир? — Покосилась на его огромные руки и не сдержала улыбки: — Мне трудно в это поверить.
Улыбку пугливо прогнала и добавила серьёзнее:
— Мне жаль, что твоя мечта не сбылась.
Я могла бы представить, как мужчина, что улыбался на семейной фотографии, был детским тренером, но вот Лютого в этой роли не видела. Когда он осторожно надел мне отобранное у бандитов кольцо, вздрогнула и, очнувшись от размышлений, спросила:
— А где твоё?
Лютый помялся и показал в сторону душа.
— На полочке. Снял, когда ополаскивался, — руку не отпускал, держал пальцы в своей ладони и смотрел в глаза. — И мне жаль.
Он отступил, выронил мою руку и, сгорбившись, вышел в ванную.
— Читала «Сто лет одиночества»? — спросил Лютый, вернувшись в палату. Прислонился плечом к косяку, сложил руки на большой груди. На безымянном пальце переливалось обручальное кольцо, а на грубом лице Лютого впервые появилась теплая улыбка. Мне даже показалось, что она настоящая. Не наигранная. Но она была недолгой, пока он смотрел в пол, а стоило мужчине поднять голову — все исчезло и превратилось в колючую пыль.
— Нет, — покачала я головой, всматриваясь в жесткие черты Лютого. Может, мне показалась улыбка? Я скорее в бабочку зимой поверю, чем в такое чудо. — Это твоя любимая книга? О чём она?
— О бесполезном побеге от неизбежности. Нет, не любимая, просто она о нравственности, навязанной обществом, о том, как это общество легко нарушает свои же правила. Моя любимая немного в другом жанре, — Лютый повел плечом. — Любишь фантастику? Или фэнтези?
Я не сумела сдержать смеха. Тут же осеклась и выставила ладонь:
— Прости! Я не над тобой смеюсь… Мне трудно представить, что ты любишь фантастику. Мне казалось, что фэнтези увлекаются худосочные юноши с рассеянным взором, а ты такой приземлённый. А оказывается это я такая. Приземлённая. Я не читаю подобной литературы. Хотела бы сказать “к сожалению”, но мне на самом деле не интересно. Мои любимые писатели это Пикуль, Диккенс, Гюго и… — Я заметила его рассеянный взгляд и стушевалась. Боже, мы такие разные! Как нам понять друг друга? Пробормотала: — Тебе наверное скучно это слушать.
Он прошел к окну, а я снова заметила на его изуродованном лице улыбку. Скрытую, сдержанную, но улыбку.
— Диккенс ведь не только реализм писал. И что ты больше всего у него любишь?
У меня на миг перехватило дыхание. Образ жестокого и недалёкого злодея прозванного Лютым, рушился на глазах.
— Ты читал Диккенса?!
Даже то, что Лютый знает об этом писателе, удивительно. Я поднялась и, приблизившись, посмотрела в тёмные глаза:
— На меня самое сильное впечатление произвёл его роман «Большие надежды»… Но и другие тоже. Трудно выделить что-то одно… он так сильно пишет! А ты что читал?
— Мне очень нравятся его Рождественские повести, но «Большие надежды» тоже читал, — он вдруг поднял руку, показалось, что ударить хочет, но вместо этого Лютый опустил ее мне на плечо и притянул к себе. — «Разбивай их сердца, гордость моя и надежда, разбивай их без жалости!» Есть в этом что-то жестокое, потому этот роман меня немного разочаровал. Я наверное был когда-то, мечтателем. Сейчас все поменялось, Ангел. Теперь я читаю разве что ужасы.
Я сжалась и скованно попросила:
— Отпусти меня… пожалуйста.
Ощутив свободу, судорожно вдохнула и, прижав ладонь к шее, просипела: