Невинная для Лютого

Потому что я прекрасно знал, что это затишье перед бурей — временное. Никто нас не тронет, пока собака Чех не скажет «фас».

Серый пошел на поправку, завтра должны уже выписать, и почему-то эта новость Лине пришлась не по вкусу: глаза девушки потемнели, а губы побелели. Я вспомнил утро перед поездкой на УЗИ, когда она с румяными щеками отскочила от Волчары. Нужно будет Серого тормознуть, чтобы не лез к ней и не тревожил. Хватит с нее нервов, лишь бы ребенка выносила. Я готов пылинки с нее сдувать в надежде, что все получится, но она просто этого не позволит. Всегда все сама, твердая и сильная, будто бриллиант на ее пальце.

Прошел по плиточной дорожке и остановился в нескольких метрах. Лина не заметила меня, из-за этого я терпеливо ждал в стороне. Давно заметил, что она дергается, когда подхожу неслышно, потому стараюсь этого не делать.

Она обернулась. Отпустила Рыжуню, что неохотно прыгнула в снег и смешно поволокла ноги по пушистой подушке к дому.

— Ангелина, я хочу тебе кое-что показать, — сказал осторожно. — Нужно пройтись.

Глава 50. Ангел

Я замерла от его слов, а в груди стало теплее. Мне нравились наши прогулки по лесу, когда по пятам не ходили охранники, когда вокруг царила белоснежная тишина, когда я чувствовала рядом сильного мужчину и знала — что бы ни случилось, Лютый отведёт беду.

Нет, я никогда и ни за что этого не произнесу вслух. Мне самой стыдно, и в грудь будто ржавые гвозди загоняют, когда я смотрю на мужчину, и меня посещают странные тревожащие мысли о том, каким было бы будущее, если бы наша встреча была… другой.

И сейчас я шла за Лютым, наступая на его огромные следы, чтобы снег не засыпался в мои белые меховые сапожки, смотрела на широкую мужскую спину, которая казалась мне огромной, и вспоминала тот вечер, когда он принёс телефон.

Я бы предпочла забыть о том дне навсегда, но это означало бы уход от реальности. Я жду ребёнка, у меня очень слабое здоровье и смертельная опасность от невидимого врага, мне нельзя закрывать глаза. Я должна чётко осознавать, что происходит, и от этого хотелось повеситься.

Потому что в тот вечер я поняла, что мне нравится Лютый. И испугалась этого так сильно, что едва не забралась под кровать. Но от себя не сбежишь. Когда Алексей вошёл — в ореоле тёплого света из коридора — посмотрел на меня с улыбкой, у меня в груди что-то ёкнуло.

Всего лишь на миг я увидела в нём того самого мужчину с фотографии, без шрама и с доброй улыбкой в глазах, и поняла, что пропала. Лёша отдал мне сотовый, и я, поговорив с отцом, остаток вечера сидела и читала в интернете информацию о Стокгольмском синдроме.

Я больна. Очень больна! Скучала, когда не видела Лютого больше пары часов. До того сильно, что приходила в спортивный зал чаще, чем требуется заниматься йогой. Сошла с ума! Принюхивалась в надежде уловить его запах, ожидала его прикосновения и злилась на себя за то, что не вздрагиваю.

Но хуже всего было то, что я перестала замечать его уродство. Почти не видела шрама, когда смотрела в лицо, меня не ужасала его кривая из-за неподвижной части рта улыбка, я ждала её.

Всё это выводило меня из себя, наполняло горечью и изматывало, лишая сна. Я заигралась? Слишком вошла в роль? Нет, я не стала вести себя с Лютым иначе, всё это сидело в моей голове. Я и играть толком не могла, чтобы не выдать себя. Казалось, догадайся Лютый, о чём я думаю, когда он улыбается, умру на месте.

Он изнасиловал меня на собственной свадьбе! При другом мужчине, который снимал преступление на камеру! Я обязана ненавидеть обоих до самой смерти. Я хваталась за эти мысли, как за соломинку, не позволяя себя раствориться в уюте и заботе, которыми окружил меня Алексей.

Он притворяется! Ведь притворяется же?!

И сейчас, шагая за ним по сугробам, я вспоминала самый ужасный день в моей жизни, чтобы убить на корню заманчивую мысль ухватиться за руку мужчины. Пусть пробираться всё сложнее, но я не попрошу о помощи того, кто…

— Устала?

Я опёрлась о протянутую руку и только потом поняла, что снова проиграла самой себе. Даже понимание того, что симпатия к этому человеку не более, чем защита сознания, не спасало меня от желания ощутить себя в крепких объятиях и насладиться чувством иллюзорной безопасности. Теплоте его тела, силе мышц.

— Устала, — солгала я, чтобы оправдаться перед собой, и уточнила: — Нам ещё долго идти?

— Несколько минут, — Лютый слегка сжал пальцы на моем локте, глянул на меня мельком и снова отвернулся. — Если тяжело, я могу взять тебя на руки, дальше больше снега будет.

— Нет! — испугалась я и, спрятав за спину руку, которой машинально обмахнулась, будто мне жарко, быстро опустила глаза.

Но спустя еще несколько шагов по сугробу, почувствовала, как снег, проникнув в сапожок, леденит талой водой щиколотки, остановилась. Предложила осторожно:

— Может, вернёмся за лыжами?

Лютый вдруг засмеялся, широко так и искренне, запрокинув голову, будто пытался смехом сбить снежные шапки с деревьев, а потом отодвинул густые ветви ели и показал вперед.

— А сани подойдут?