Невольники чести

И поначалу сбивчиво, потом вдохновляясь все боле и боле (откуда только красноречие взялось?), выложил Кирилл Кошелеву все как на духу. И то, почему Абросим Плотников от своих господ в бега подался, и то, как чудом уцелел он, один из всего русского заселения на Ситхе, и как был захвачен пиратами и доставлен на Камчатку, где среди разбойников Креста столкнулся с родным отцом, с коим ни разу доселе не встречался. И еще поведал комиссионер генералу, как не захотел Абросим остаться у разбойных людей, как спас жизнь ему, Хлебникову, когда переметнувшийся к Кресту приказчик Гузнищевский с ним поквитаться задумал. Спас, потеряв при этом своего так счастливо обретенного незадолго перед этим родителя…

— Плотников — человек преданный и надежный… Я в том на Святом писании поклясться могу. Я ему, как самому себе, верю… Да и делами своими добрыми он свой грех, ежели за ним каковой был, давно перед Богом и людьми замолил… Вы, позвольте заметить, и сами, ваше превосходительство, его знаете…

— Все так… — после долгой паузы произнес генерал, когда комиссионер закончил свой рассказ. — Только шила-то в мешке не утаишь… Беглый крепостной, он и на Камчатке — беглый… К тому же граф, думаю, одним визитом ко мне не успокоится, от своих прав не отступит. Закон на его стороне. И я, как наместник государевой власти в крае, обязан ему оказать в поимке беглого холопа всяческое содействие…

Тут Кошелев снова умолк. Хлебников тоже молчал, почувствовав в губернаторе внутреннее борение. Так оно и было.

Павел Иванович от природы не был жесток. В бою случалось ему действовать безжалостно, однако на то и — война. Оказавшись на чиновничьей стезе, Кошелев проявлял твердость, требовательность к подчиненным, но наказаниями не злоупотреблял. Дух отеческой заботы о тех, над кем властвуешь, свойственный большинству суворовских воспитанников, не выветрился в нем. Кошелев, например, давно считал крепостное ярмо пережитком прошлого. Не имевший больших имений и тысяч крепостных душ, он по получении отцовского наследства дал крестьянам в своей деревушке вольную. Потому и желание графа заковать Плотникова и предать суду воспринял без сочувствия. И хотя как блюститель имперских законов генерал понимал правомерность требований Толстого, поклонник Руссо в нем всей душой восставал против выдачи скандальному графу друга компанейского комиссионера.

В эти минуты борьбы служебного долга с человеческими чувствами внезапно вспомнилось давнее.

…Он, Кошелев, уже однажды оказывался перед подобным выбором. Во время подавления польского восстания суворовскими гренадерами стал Кошелев, в ту пору капитан, свидетелем, как раненый конфедерат вступился за русского солдата, избиваемого в лекарской палатке ротным командиром. Заступничество сие обернулось трагедией: офицер от полученного удара скончался, а молодого поляка взяли под арест, и не прояви тогда Павел Иванович честность, не поступи он по совести, приняв сторону бывшего врага, лишили бы пленного повстанца головы. Перед строгим полевым судом капитан Кошелев, к удивлению многих однополчан, раскрыл истинную картину происшедшего, смягчив тем самым строгость приговора. Смертную казнь польскому волонтеру, как бишь его — Евглевскому, заменили каторгой… Фамилия поляка оттого так памятна Павлу Ивановичу, что ему самому выступление на суде стоило неодобрения полкового офицерского собрания.

Тогда-то и наткнулся будущий камчатский губернатор в «Карманном оракуле» на изречение Грасиана, не раз помогавшего ему своими советами.

«Да будет твоя совесть мерилом твоей правоты и строгость собственного приговора важнее чужих мнений. Не делай неподобающего, страшась не суда людского, а голоса собственного благоразумия…» — эта фраза, вдруг снова пришедшая на ум Павлу Ивановичу, определила судьбу Абросима Плотникова.

— Господь мне судья… — возвращаясь к прерванному разговору, произнес генерал. — Не умею быть неблагодарным… А посему с упомянутым прошением поручика Толстого мы поступим так… — Тут Кошелев тяжело поднялся, подошел к столу, нашел на нем нужный лист и, возвратясь к камину, бросил в огонь. Прочитав в широко открытых глазах комиссионера немой вопрос, добавил: — Вам же, Кирилла Тимофеевич, надлежит отослать приказчика Плотникова куда-нибудь подальше, скажем в Охотск, с неотложным поручением… А оттуда с первым же компанейским судном — в наши американские колонии… Там, надеюсь, ваш друг будет в безопасности, по крайней мере в ближайшие годы… Подорожную для него завтра получите в моей канцелярии. А сейчас, сударь, прошу меня извинить, день был трудным…

Хлебников поднялся со стула, поклонился и, еще не зная, верить или не верить счастливому решению судьбы Абросима, направился к двери. У порога остановился, чтобы поблагодарить губернатора, но слова застряли в горле. Он только вдругорядь поклонился и шагнул из кабинета, осторожно прикрыв дверь.

Губернатор же долго смотрел на огонь, где только горстка пепла напоминала о прошении поручика Толстого.

Глава третья

1