Невольные записки

Пару часов сидим впрессованные друг в друга. Еще раз повторяю: сегодня 26 июня 2000 года. Окна в коридоре забраны наглухо. С внешней стороны «Столыпин» оформлен под обычный цельнометаллический, почтово-багажный вагон. Сколько раз я проходил мимо таких вагонов, не обращая на них внимания. Да и кто из «граждан отъезжающих и провожающих» обращает внимание на герметично закупоренный и зарешеченный, невзрачный и неприметный «багажный» вагон в конце состава?

Наконец тронулись. Вагон прицепили к составу и подогнали к перрону. Слышна суета посадки. Обычные голоса. В «Столыпине» – тишина. Слушаем шум перрона. Никаких реплик, приколов. Слушаем музыку воли…

Толчок, поехали… В начале и в конце вагона конвой чуть-чуть (сантиметров на 5–7) приспустил стекла. Почти можно дышать. Конвой начинает шмон. В середине вагона одно купе-клетка свободно. Для шмона. И еще одно – для тех, кого уже обшманали. Значит, бывалый не ошибся. После шмона нас «растрясают» и заполняют эти два купе. В клетках остается (до первой остановки и доукомпановки) человек по 18. На шмон – по одному со всеми вещами.

Зэк может все! Убежден! Обычный человек никогда не сумеет в обычном (по размеру) купе, в котором 22 человека и минимум 30–35 баулов, в течение одной-двух минут найти и выдернуть из общей кучи из-под сидящих на них зэков свои вещи и протиснуться с ними сквозь узкую щель приоткрытой решетки в коридор «Столыпина». Никогда! Мы – можем. Шмонают тщательно, неторопливо, со знанием дела. По ходу, шутят, комментируют, отметают. Я проинструктирован заранее. Первым распаковываю баул с книгами, сигаретами и разными туалетными принадлежностями (мыло, кремы для бритья, одноразовые станки и т. п.). Книги, понятно, конвой не интересуют (мало знакомых букв). А вот все остальное нужно каждому. «Угощаю» шмонщиков сигаретами (блок улетел) и кремом со станками. Получаю снисходительное «правильный мужик» и – освобождение от дальнейшего шмона. Перехожу в свободное купе (там уже человек 15) и занимаю максимально удобное место у самой двери-решетки.

Достаем полученный в дорогу «сухой паек»: горсть соленых слипшихся в комок килек и хлеб. Кильки сваливаем в один общин пакет и засовываем в угол. Есть их нельзя ни в коем случае! Захочется пить, а воду конвой наливает по полфаныча дважды вдень (попутно с туалетом). Извлекаем остатки дачек и грева – едим. Закуриваем (не более двух одновременно курящих на купе и потому – сигареты по кругу). «Прикалываемся» за жизнь.

В соседней клетке-купе везут телок. На женскую зону. Их тоже утрамбовали по максимуму. Возраст, – от 19 до 56 лет. О вспыхивающей «любви», о встречах в сортире (от 10 до 20 минут, в зависимости от того, сколько и чем заплатил конвою) – отдельная глава. Если выживу…

Шмон на пересылке в Рязани

Ливень продолжается, но нам повезло: автозак стоит вплотную к ступенькам, ведущим в помещение. Выгружаемся, взваливаем на себя баулы и под покрикивание и «постукивание» конвоя бредем куда-то внутрь. Всех нас (24 человека) втискивают с вещами в комнату-шкаф, около 10 квадратных метров. Не знаю, как удается Игорю Кио запихать трех девиц вместе со львом в узенькую клетку, но и он бы спасовал перед задачей разместить 24 человека и не менее 30 больших баулов в глухой, без окон, шкаф. Вертухаи в Рязани справились с этой задачей играючи. Скамеек, понятно, нет. Стоим. Несмотря на вопли нескольких некурящих, закурили почти все.

Проходит час, второй, третий… Наконец вызывают по двое на шмон. Отметают все: иголки, нитки, зажигалки, лекарства… Это уже третий шмон за сутки (на «Пресне» при отправке, во время этапа и здесь, в Рязани). С собой в хату разрешено взять туалетные принадлежности, немного сахара, чая, простыню (последнее – издевательство! В хате № 54 (Рязанское СИЗО), как и в других, нет и никогда не было ни матрасов, ни подушек – голые деревянные нары или струны). После шмона все баулы, мешки, сумки нужно отдать «на хранение».

Далее происходит нечто такое, что выглядит неправдоподобным идиотизмом. Не пропустите детали. Выписывается «квитанция» – клочок обычной бумаги, на котором пишется только фамилия зека, сдавшею сумку (о перечне содержимого сумки не может быть и речи). Потом эта «квитанция» засовывается внутрь самой сумки. В журнал под очередным номером тоже пишется только фамилия. На руки дают кусочек картона (половина спичечного коробка) с написанным от руки, еле читаемым (прошел тысячи рук) номером. Но это не номер сданного баула, это только очередной номер человека, сдавшего свой баул. Причем, не важно, сколько и что именно он сдал – один баул или три. Потом после честного предупреждения, что за «вещи никто не отвечает» (потому что – крысы), баулы забрасываются в общую кучу из полутора-двух сотен таких же сумок, баулов, пакетов. Никаких пометок, номеров и т. п., повторяю, на самой сумке нет.