Невольные записки

Понимающая печальная усталая улыбка. (Он все понимает, все знает, сочувствует, рад бы всей душой, последнюю рубаху, не жалея сил и времени, в ущерб семье и т. д. и т. п. Короче – на правом фланге, в первых рядах изматывающей борьбы за права заключенных.)

– С этапом – сложно. Сами понимаете, нет бензина, везти не на чем. Не только по местным зонам, но даже до вокзала.

– И хозяин, бедняга, пешком на работу ходит? (Это я.)

– К врачу записывайтесь. (Интересно, у кого и как?) Но сами знаете, лекарем и нет. Даже йода.

Один из находящихся в хате протискивается вперед и демонстрирует ужасный гниющий ожог от колена до ступни. Просит хотя бы зеленки…

– Не знаю, не знаю… Спрошу… (Я ушел на этап через десять дней. Никто никакой зеленки так и не принес.)

– Вещи из каптерки взять можно! Но в день – только два человека из хаты. (Почему только два, а не один, не десять, неясно. Впрочем, логика простая – раздербаньте тех двоих, у которых есть, что брать в каптерке, а потом следующих двоих и т. д.)

– Что касается веника, то пишите (это мне) заявление корпусному – он дает на полчаса веник. Иглу – под личную ответственность. На 10 минут. (Постоянно держать в хате веник, видимо, нельзя. Может служить оружием для нападения или незаменимым средством для организации побега и классового бунта.)

Решив наши проблемы, майор гордо удаляется. С видом оскорбленной в лучших чувствах невинности.

Заявление я написал. Веник дали. Подмели хату кусками, перемещая стоящих с места на место. Разорванные тапочки зашил. Иглу не отдавал почти час, пока не воспользовались те, кому было, что и чем зашивать.

Судьбы и срока

Я хочу рассказать только о некоторых случаях, о нескольких из Десятков (сотен, тысяч) людей и судеб. Я знаю о них не понаслышке.

Я сидел с ними, чифирил, читал их объебоны и приговоры, жалобы и невероятные по идиотизму ответы на них. Каждую из этих историй и судеб можно развернуть в повесть. Впрочем, Россию давно уже не колышат отдельные люди и судьбы. Катастрофы, в которых гибнут десятки и сотни, сменяются другими такими же или еще более масштабными, «берутся под личный контроль» и… забываются через несколько дней или недель. Какие уж тут судьбы и жизни отдельных людей, тем более зеков. Но, тем не менее…

Леон

В хату на больничке (на «Пресне») его буквально внесли на руках. Он голодал уже около трех недель. До этого он находился на общаке, а теперь, когда полностью «дошел», его перевели на больничку для принудительного кормления.

Сразу сварганили ему крепкий сладкий чай с медом и лимоном (накануне ко мне пришла дачка).

Его звали Леон. Около 40 лет, высокий, поджарый, с просматриваемыми (несмотря на голодовку) хорошо накаченными мышцами. То ли грузин, то ли армянин – уже не помню. Весь в наколках, староход… Ближе к вечеру, после еще двух фанычей чая, разговорились.

Сидит уже около двух лет. По жизни – бродяга (то есть ничем, кроме криминала, не занимается). «Работал» один. Начал сколачивать свою команду, но не успел: арестовали. Активно занимался восточными единоборствами (это видно). В основном – «пас» коммерсов. Держал под контролем несколько ларьков и магазинов. Получил 12 лет строгого. Написал жалобу – отклонили. Голодает из-за постоянных отказов в проведении повторной экспертизы… его полового члена!

Я уже давно перестал чему-либо удивляться, но тут… Слово за слово, проговорили почти всю ночь.

…Взяли его по наводке. Ему были должны, он «наехал», и, чтобы не отдавать долг, женщина, любовник которой работал в милиции, обвинила Леона в изнасиловании двух(!) ее несовершеннолетних дочерей 12 и 14 лет. Грязная статья. При таком обвинении, кем бы ты ни был «по жизни» – мужиком, бродягой, – долго не живут. Насильники, растлители – первые претенденты на самое худшее, что только может произойти. Даже общаться с ними стремно…

Видимо, после этого его сообщения у меня изменился тон, и Леон это почувствовал. Молча, не говоря ни слова, покопался в бауле и протянул мне пачку разрозненных бумаг. Объебон, приговор, ответы на его жалобы и т. п.

Такого даже я не мог бы предположить, и никогда бы не поверил, если бы сам не вычитал из бесстыдных бумажек, заверенных подписями, печатями, исходящими номерами.

По объебону, он, в присутствии матери этих девочек (в квартире находится еще и третий ребенок – мальчик 12 лет), регулярно приходил туда и оставался ночевать. Мать этих детей (при наличии любовника-мента) была его сожительницей. Занималась каким-то «бизнесом», в который он и вложил свои деньги. Но дело не в этом. Итак, мать уехала куда-то на несколько дней, оставив трех несовершеннолетних детей без денег и присмотра. Леон жил в этой квартире.