Саша сел прямо на пол, забыв, что на нем брюки от парадного костюма. На колене оказалась зацепка, которую он покрутил, послюнив пальцы, и сказал:
— Я уже не поверю, что ты не сможешь жить без меня.
— Скажи лучше, что ты не сможешь жить со мной!
— Может, и так. Пока я как-то не представляю, что это вообще возможно — все забыть.
Без его помощи поднявшись, Лилька отошла к окну, за которым тоже были тополя. Солнце оживило даже нижние ветви, которые только и были видны.
— Ладно, — голос ее прозвучал уже по-другому, — извини, за истерику. Тебе, наверное, было противно?
— Тебе было бы противно?
— Если б это с тобой… Если б мы поменялись ролями? — у Лильки дернулись плечи, но она не повернулась. — Я не хочу даже представлять такое!
Саша пробормотал:
— Вот как?
— Я, наверное, умерла бы…
— Ну, уж!
— Но если б ты сказал, что хочешь остаться со мной…
— Ты, конечно, с радостью распахнула бы объятья! Чушь… Все дело ведь в том, чтобы забыть, понимаешь? Как это можно забыть? Не думать об этом? Если б я хотя бы не знал его…
Лилька быстро обернулась:
— День будет солнечным! Когда мы с тобой только встретились, — помнишь? — мне еще казалось, в такой день невозможно не чувствовать себя счастливой. В детстве вся жизнь представляется солнечной.
— Ты не была счастлива в тот день…
— Но осталось ощущение солнечности…
Ничуть не насмешничая, Саша предложил:
— Напиши об этом. У нас с тобой было такое детство, о котором стоит написать.
В ее взгляде ему почудилась профессиональная цепкость.
— А ты не будешь против? Это ведь твоя история. Твой орган.
"Ага! — усмехнулся он, не выдав этого губами. — Все-таки попалась…"
— Я буду только "за", — он постарался сделать вид, что загорелся тоже: — Слушай, а что если мне написать на этот сюжет оперу? Что-нибудь вроде "Волшебного органа"? Нет, это смахивает на "Волшебную флейту"… Была еще и "Волшебная арфа" Шуберта, — Саша подавился смешком: — И "Волшебный рог мальчика" — вот, что мне подходит! Ты напишешь либретто?
— Не издевайся.
— Ладно. Я вполне серьезно. Тебе не хочется увековечить наше приключение?
— Разве для детей пишут оперы?
— О детях еще не значит для детей. Для них это слишком грустная сказка.
Лилька поежилась:
— Разве она никогда не была веселой?
«Что мне делать? — подумал Саша с тоской. — Если я сейчас скажу "никогда" и уйду, то — все. Уже нельзя будет вернуться. Но разве я смогу без нее? Как она говорила? Жизнь, мир, свет. Все для меня. Как существовать в темноте? Но с другой стороны, как жить, каждую секунду помня, что делишь ее с другим?!»
Он сказал:
— Грустные сказки дольше помнятся…
Глава 6
Вернувшись, он нашел мать немного осунувшейся, но при этом спокойной настолько, что это слегка пугало. Она даже не спросила, где Саша провел ночь. В том, как она сидела, прямая до неестественности, будто диван был без спинки, ему почудилась демонстрация непреклонности. И он не ошибся.
— Я решила, что мне нельзя уезжать отсюда, — голос ее прозвучал уверенно. Было похоже, что над этим она думала всю ночь.
— Начинается! — бросил Саша и прошел в свою комнату. Ему не терпелось сбросить одежду и ополоснуться, а потом надеть все чистое. Без этого он не мог вернуть себе присутствие духа.
Через дверь в ванную донеслось:
— Можешь считать, что у меня размягчение мозга, но для меня этот отъезд будет означать утрату веры.
— При чем здесь вера? — Саша уже держал душ в руке, но не включал воду, чтобы мать не обиделась.
— Я имею в виду веру… — она помедлила, — в свое будущее. Ты же знаешь, что, кроме тебя, оно связано только с одним человеком. И с этим домом. Здесь живо прошлое.
— Здравствуйте! — он даже взмахнул душем, хотя она не могла видеть. — Разве мы в этом доме жили все вместе? Ты уже все перепутала!
— Я помню, где мы жили! Но этот дом был последним, где Ян побывал.
На секунду перестав дышать, Саша медленно вобрал воздух и спросил:
— С чего ты взяла, что он здесь был?
— Я нашла его перчатки, — к ней опять вернулось это пугающее спокойствие.
— Когда?
— В первый же год. Он ушел из нашего дома в Латвии в этих перчатках. А здесь их забыл… Ян зачем-то приезжал к дяде. Почему старик ничего нам не сказал?
Присев на холодный бортик ванны, Саша уставился на рукоятку крана, похожую на маленький штурвал: "Так вот почему она продолжает ждать… Сказать? О господи, нет, конечно! Сейчас? Нет!"
— Почему ты ничего мне не говорила?
Ответ показался ему обдуманным давным-давно:
— Чтобы ты тоже изводился ожиданием? О, нет! Ты ведь принял то, что он погиб. И для тебя это не стало трагедией всей жизни.
Саша поднял голову:
— Оно… Это ожидание… изводит тебя?
— Изводило. Но, знаешь, оно уже так давно стало самой жизнью! Что мне останется, если я перестану ждать?
Беззвучно похлопав по ладони металлической головкой душа, он спросил:
— А тебе не приходило в голову, что если отец жив и не возвращается, значит, просто не хочет этого?
— Приходило, — невозмутимо подтвердила она. — Только ведь людские желания так… переменчивы. Завтра он может захотеть вернуться. А меня не окажется здесь.