Невозвратные дали. Дневники путешествий

Был весь серый. Сел. У него не хватило духу сказать мне сразу — правду. Сперва на мой вопрос — сдержал ли себе данное слово — ответил: «Да, там была раскладушка!» — то есть пришлось войти, потому что когда он, доведя ее до двери (ею, конечно, все было подстроено!), и сошел на этаж ниже, там ожидая, что ей откроют — наверху был шепот, и ранее, чем он успел — к нему сбежали два молодых человека, знакомые — и полушутя-полувсерьез втащили его в квартиру…

— Свидетели! Понятно! И Вы остались с ней? Хочет одарить Вашу маму — ребенком?

— Я боролся с ней — до утра! Я говорил ей: «Мы — разводимся! Зачем тебе это надо?»

Но — к окну ли она метнулась или сказала что-то такое, — я сказал: «Это в последний раз!»

— Тааак… — протянула я, и мечта об облачном спутнике, о Поэте, Ангеле, Друге, о Личности стала медленно ронять названные Одежды, как обдираемый капустный качан… Но у него хватило мужества сделать движение — встать:

— Мне — уйти?..

Я ответила одной жалостью: «Останьтесь…» Но маму мне бесконечно — жаль… И зачем не сказать просто: она — женщина, я — мужчина… Голова закружилась… Это же более чем понятно! Только Ваше слово себе…

— Ах, Вы об этом! Нет! Нет! Это было мне так противно — я был с ней не более… минуты! Я ограничил себя как мужчину! У нее не будет ребенка! Я напишу это маме! Вчера я ее еще уважал! Она потеряла мое уважение…

— Проходимка, значит? Не любовь, а…

— Пожалуй, да!

— Но — свидетели — ночь вместе… Вы забыли о маме! О ее, Вашей ех-жены, товарищах, которые дружески ей окажут услугу, если это у нее в уме — аркан! И за него будет отвечать — мама. И к чему тогда — развод и все эти даваемые себе слова?

— Да, все это было ею разыграно! И те двое ждали меня, это ясно. И нарочно водила меня по ошибочным адресам — чтобы кончился транспорт…

— И это называется — жена? Я бы хотела Вам — лучшего… Так Вы и машинку не взяли? Я уже пишу предисловие к Вашим стихам.

— У дяди! Возьму. Сегодня возьму. И мне сегодня надо — уехать.

— Я Вашей Саше подготовила врачебный прием у невропатолога и ларинголога, она жаловалась на аллергию, на ужасные ее утра. В субботу ее примут… Она сказала, что будет тут — с неделю.

— Я должен уехать сегодня!

Он метался. Я боялась нервного припадка.

— Мы хотели вместе — в Таллин, к той художнице, она писала — портреты. Я могу поехать — один?

— Поезжайте. Отдохните. Придите в себя.

— Но никто не должен знать, куда я уехал. Обещайте мне: никому.

Я обещала. Я посадила его на поезд с машинкой. С мутным чувством я вернулась назад. Телефонный звонок: жена Валерика, Саша!

— Вы не знаете, где он?

— Он уехал, взяв пишущую машинку…

— Но куда? Мы с ним не уговорились о встрече…

— Почему же? Когда Вы вчера прощались…

— Не вчера, а сегодня утром! (В голосе торжество.)

— Ничего не могу Вам сказать… Но с врачами — устроено, Вы будете от них свободны в субботу, через три дня. Если не будет времени заказать лекарства, Вы мне оставьте рецепт, я Вам вышлю.

— Но куда же, к кому он уехал?

— Видимо, к друзьям, за Москву.

На другой день дядя Валерика сказал мне, что Саша уехала в Воронеж.

Мне шли — каждый день — открытки из Таллина. Нежные, скучающие без меня, поэтические — средневековый город, мечта! Вот бы вместе нам бродить по нему.

Я работала над предисловием к его книге, работала над поправками к моей книге, перезванивалась о работе с редактором, виделась с Женей, была грустна и очень устала.

Я говорила по телефону, когда меня спросили две дамы — блондинка, брюнетка. В летах.

— Анна Петровна Исаянц! — сказала брюнетка. — И я увидала еще красивое, волевое и очень усталое, похожее на Валерика, лицо. Мы вошли в мою комнату. — Жена моего брата!

Я пригласила сесть. На диване лежала болевшая Рита, моя внучка двадцати четырех лет.

— Я пришла к Вам за моим сыном! Он перестал мне писать, а сведения, до меня дошедшие… Я хотела прийти к Вам с…

— С обыском? (Я улыбнулась.) — Я не держу его в шкафу…

— Он попал, видимо — в секту. Моя родственница подтвердит Вам: из него сделали — вегетарианца… Он ездил за какой-то святой водой.

— Ездил, помог мне. Как я ему. Кто говорит, святая — а колхоз построил колодец, берут больным целебную воду…

Но тут раздался смеющийся голос Риты.

— Это Валерик — вегетарианец? А как он со мной уписывал присланную мне из дому — утку?

— Как! Правда? — сказала мать — тетке.

— А у нас он отказывается от мяса… — произнесла тетка.

— Видимо, от духа противоречия — это у молодежи — часто…

— Но ему, должно быть, не разрешают сожительство с женщинами? (мать) — У него превосходная жена…

— Может быть, и превосходная, но она вела себя с ним весьма странно… Он отослал Вам письмо, что потерял к ней — уважение. Вы не успели получить его?

— Ну и жена для Валерика! — трезво сказала Рита. — Ни наружности, ни…

— Сам выбрал! Я не вмешивалась! У него был роман с очень красивой, я бы не возражала…

— А по-моему — какой из него семьянин? Я это сказала Саше, но она меня не поняла.

— Мне сказали — он в секте… Может быть, он там, Анастасия Ивановна, без Вашего ведома?