Невозвратные дали. Дневники путешествий

Амариллисы с серебряным сосудом. Что за грация! Это внезапный звук флейты, яркий блеск стеклянного кувшина. Цветы, сходные с лилией, нежданно алые; на каждом лепестке — белая полоса! И внизу — матовый блеск из серебра сделанной корзиночки для сахара.

А напоследок сказала бы по-французски: le сomble du bonheur — верх счастья. Нежданность! Поглядите! Над крышами встала луна. Вплыла и — стала. Полнолуние. Золотое — неверно сказать — рыжее, ибо тусклое. Но странно: снег на крышах не мерцает в его свете. Это не белизна, это почти синева… Почему синева, когда луна рыжая? Она стоит в небе выше своего отсвета, безучастно, беззвучно. Если в некоторых натюрмортах Марана был музыкальный отзвук — тут полнейший покой, тишина, с которой мир вещей, природа глядит на нас, беззвучно повествуя о чем-то самом важном, о том, что придет после этой жизни, о Вечности.

Р. S. Политика — не моя сфера. И несмотря на то, что она прокатилась по моему хребту так активно своим колесом (аресты, допросы, тюрьмы, лагерь и ссылка), она все-таки не стала моей сферой. Вероятно потому, что я — верующий человек, т. е. верю в Иную жизнь, а этой — только частично внимаю. Несмотря на все это я, полюбив Эстонию и желая ей того же, чего себе — Свободы, я за все 24 лета моих ни разу не написала в адресе эстонским друзьям «Эстонская ССР» — просто не поднималась рука! Но всегда — вольно и крупно «Эстония»… Вот мой маленький политический акт.

10 июля 1990 г.

Кясму

Анастасия Цветаева

на 96-м году жизни

Моя Голландия [309]

Голландия — сказочная страна.

В ней всё иначе, чем в других странах — я во многих была за долгую мою жизнь. Я бывала в Италии, Швейцарии, Германии, во Франции — юность, зрелость и старость — и вот в без двух месяцев 98-ми увидела Голландию. И именно о ней — говорю: сказочная. Так на что же она похожа? Она похожа на детскую книжку с картинками. Ожившая — и живет себе, себе и другим — на радость.

Прилетев днем и проезжая по улицам Амстердама, что я увидела? Ни одного белого дома, только цветные — с белыми окнами. Все оттенки от темно-коричневого до светло-серого, чередуя песочный цвет, кирпичный и темно-серый, и снова — коричневый — палитра художника. Тогда я и вспомнила детские книжки с домами из пряников, окнами из леденцов. Отдохнув в гостинице, я с моим спутником, многолетним другом и врачом (без него я бы не решилась лететь в Голландию), вышли в вечерний час на улицы Амстердама — мы увидели приглушенный блеск реки Амстел — судоходной, широкой, отражавшей огни берегов, услышали с лодок и пароходов, да и с берегов тоже — песни.

Три больших канала, один маленький, баржи, на которых живут — было совсем незнакомое чувство — раскованности; веселья народа, свободы и ощущения дома в своей стране (и я сказала: «В этой стране не знали коммунизма, всё было — естественно!»). Катались на лодках, пели, а ночь из еще светлой делалась темной, и город сказочно отражался в воде, всё еще веселясь и не утихая. И мы бродили, дышали и любовались, гася усталость пути об эту сверкающую реку, лившую в ночь песни, как свои струи.

Часы в Голландии на два вперед против Москвы. И когда мы возвращались, высоко на башне фосфорически светящиеся в темноте стрелки показывали час ночи (по-московски — три).

Ничего подобного я не испытала ни в Италии — даже в Венеции! — ни в Германии с ее сосновыми лесами и легендами. Там была — драгоценная литература, история. А в Голландии — драгоценная жизнь, Богом подаренная в таком музыкальном тоне…

Мы должны были вылететь из Москвы в среду, 24-го июня — в этот день начинала работать книжная ярмарка писательниц-женщин[310], куда меня пригласили — но не были готовы наши заграничные паспорта. Четверг ушел на усиленные сборы, а в пятницу 26-го машина издательства «Отечество»[311] отвезла нас на аэродром Шереметьево.

За свою долгую жизнь я летала лишь однажды — в 1951 году[312]. Я была пожизненно сослана в Сибирь. Как-то, из-за тяжелого бревна, поднятого, что-то случилось с сетчаткой — стало пропадать зрение. Удивительно, но начальство разрешило мне лететь в глазную больницу. В двухместный, чуть больше лодки, самолет, помимо пилота втиснулись провожатый, я и мешок с письмами. А назад тоже летели на двухместном, санитарном.

Но тогда мне было 56. И полет занимал меньше часа. А сейчас… Голландия?

…Я решила просить Юру. Если он сможет лететь со мной — работа в отделении реанимации, сможет ли взять — отпуск? Несколько лет назад мы с Юрой ездили в Коктебель на съемки фильма о моей сестре Марине в мастерской Максимилиана Волошина. Сутки поездом — туда, три дня там, сутки — назад. «Зимний старческий Коктебель» — история этого путешествия уже напечатана в «Юности» в 1989 году.