Невозвратные дали. Дневники путешествий

В огромном городе моем — ночь.
Из дома сонного иду — прочь,
И люди думают: жена, дочь.
А я запомнила одно: ночь.

Июльский ветер мне метет путь,

И где-то музыка в окне — чуть.
Ах, нынче ветру до зари — дуть
Сквозь стенки тонкие груди — в грудь.

Есть черный тополь, и в окне — свет,

И звон на башне, и в руке — цвет,
И шаг вот этот — никому вслед,
И тень вот эта, а меня — нет.

Огни, как нити золотых бус,

Ночного листика во рту — вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам — снюсь.

Затем прочитала:

После бессонной ночи слабеет тело,
Милым становится и не своим, — ничьим,
В медленных жилах еще занывают стрелы,
И улыбаешься людям, как серафим.

После бессонной ночи слабеют руки,

И глубоко равнодушен и враг и друг.
Целая радуга в каждом случайном звуке,
И на морозе Флоренцией пахнет вдруг.

Нежно светлеют губы, и тень золоче

Возле запавших глаз. Это ночь зажгла
Этот светлейший лик, — и от темной ночи
Только одно темнеет у нас — глаза.

Я люблю эти стихи. С удовольствием читаю их, сама вслушиваюсь… Оба написаны в июле 1916 года — 76 лет назад. Мне кажется, будто Марина заглядывает в сегодняшний день из того далекого прошлого. Следующие два — о смерти:

Уж сколько их упало в эту бездну,

— продолжала я читать, –

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте! — Еще меня любите
За то, что я умру.

И еще одно стихотворение из этого цикла с удивительным для юности ощущением трагизма — может быть, от переполненности жизнью?

Настанет день — печальный, говорят!
Отцарствуют, отплачут, отгорят,
— Остужены чужими пятаками —
Мои глаза, подвижные как пламя.

…………………………………

По улицам оставленной Москвы
Поеду я, и побредете — вы.
И не один дорогою отстанет,
И первый ком о крышку гроба грянет, —
И наконец-то будет разрешен
Себялюбивый, одинокий сон.
И ничего не надобно отныне
Новопреставленной болярыне Марине.

Стихотворение включено в вышедший в Амстердаме сборник стихов и прозы Марины. Пока переводчица читала его по-голландски, я вспоминала свою поэму «Близнецы», написанную мной по-английски, — на языке, понятном залу.