Невозвратные дали. Дневники путешествий

Наутро первоклассный завтрак — в ресторане гостиницы — а затем Таня Дас (откуда это русское имя у голландской девушки?) и ее подруга (тоже Татьяна)[314] — в прошлом году они приезжали в Москву — повели нас в церковь. По ступенькам, вверх, на стене табличка с надписью «Русская православная зарубежная церковь». Молодой темноволосый священник служит литургию. Прислуживали мальчики-подростки. Обычно в России после крещения, например, священника приглашают за стол. А тут, в Голландии, вышло наоборот: после службы нас пригласил к чаю священник.

На хорошем русском языке (изучал в Париже) спросил о моих первых впечатлениях. На мое восхищение «раскованностью» голландцев, ответил, что, к сожалению, оборотная сторона ее — грех. «О, конечно…»

Этот священник служит в Амстердаме всего один раз в месяц. Я обещала ему передать мою книжку «О чудесах…» (но затем решила, что лучше ему не ее, а те же рассказы, но напечатанные в Латвии отцом Виктором в христианском журнале «Христианос» (Рига, 1991 г. Фонд имени Александра Меня), где еще много другого, а также писания священников. Таня обещала передать.

За чаем познакомились с княгиней Марией Николаевной Львовой[315], немолодой, красивой, с трагическими глазами женщиной. Она рассказала нам, что родилась и выросла в эмиграции. Отец ее — Николай Львов[316] — профессор истории искусств. Семья их много претерпела.

— Мы никогда не оставляли русский язык, — говорила она. — Ведь мы никогда не теряли надежды увидеть Родину. — Это с застенчивой улыбкой.

Она собирается приехать в Россию, но не знаю, совпадет ли нынешняя Россия, какую она увидит, с той, что она носит в своем сердце.

Мария Николаевна на своей машине, которую она сама вела, отвезла нас на книжную ярмарку.

Занимающее целый квартал здание со стеклянным потолком. Очень много посетителей. Чувствовалось, что это событие в культурной жизни города. О ярмарке постоянно упоминают газеты, по радио и телевидению выступают писательницы-женщины. Мое выступление назначено на завтра, воскресенье.

А пока мы ходим вдоль длинных рядов выставленных здесь книг. Английские, голландские, французские, испанские, немецкие — такое множество языков… О чем эти книги? Никогда не узнать. Горько мне это сознавать еще и потому, что последние три года по зрению не могу читать никаких, даже русских.

И вдруг, среди книжного моря, — дорогое лицо моей сестры — Марины с темно-лиловой обложки. Книга ее стихов, переведенная на голландский нашими Татьянами и двумя другими переводчицами, о которых я еще расскажу.

Вечер мы провели в доме Марии Николаевны Львовой. С трудом подымалась я по крутым лестницам на третий этаж дома, где она живет. (В Амстердаме в частных домах нет лифтов.) Как объяснила Мария Николаевна, жившим здесь прежде морякам такие лестницы не были страшны — напоминают отвесные, корабельные. Мы ужинали на застекленной террасе (балконе?), перед нами были черепичные крыши, зеленый двор и медленно гаснущее небо. О чем мы говорили за столом? Об отце Марии Николаевны, который 17-и лет вынужденно покинул Родину. Я сказала: «Вот поэтому Вам и надо в память об отце посетить Россию».

Мы долго говорили, вспоминали прошлое. Я рассказала, что — в 20 лет написала книгу, гордо названную «Королевские размышления», в которой отрицала существование Бога. Я хотела уложить его в «свой лоб». Он туда не укладывался, и я объявила его несуществующим. Все мысли и о вере в Бога и неверии в него самостоятельно существуют в Космосе, и у каждого возраста человека есть свой Мефистофель, который ему подсказывает эти мысли на его уровне. Человек ими гордится, как я гордилась своей книгой. Теперь они мне кажутся смешны. А звучат для меня писания Святых Отцов, их поучения.

Небо за окном стало совсем синим, и мне показалось, что мы в Москве и Мария Николаевна у нас в гостях.

Мое выступление было назначено на 12 часов дня. Удивило и тронуло то, что так много людей собралось в этом большом зале. Я поднялась на высокую сцену и села у стола перед микрофоном.

— До революции, которая нас с Мариной разъединила, она никогда не читала перед публикой одна, — говорила я, отвечая на вопрос о манере чтения стихов Мариной, а переводчица переводила на голландский. — У нас были одинаковые голоса. Сейчас мне почти 98 лет. От этого голоса мало что осталось — старческий голос. У нас были голоса так похожи по интонации, что старшая сестра из другой комнаты не отличала, кто говорит. И поэтому мы выступали вдвоем и читали стихи в унисон…

Меня попросили прочитать стихи Марины. Я начала с этих: