Невозвратные дали. Дневники путешествий

Twins [317]

There was a Polish sailor. Once

He came to England’s shore,
And as his fairy story runs,
He left it nevermore.

Time went. He changed the mast for the desk

He wrote romantic stories
He underwent the strictest test
His English style is glorious.

But one of his books, that one called «The Typhoon»

Is, I believe, sublime.
Not Hemingway with his «Afternoon», —
Conrad’s book glorifies our Time.

The night is pitch-dark. No stars and no moon,

The prenatural chaos is raging,
The sound of the coming typhoon afar,
Waves like mountains. The ship in danger.

Billows over the desk. Yes, it is the Typhoon,

Sailors wounded, half dead and washed down
On the captains bridge quite alone. Very soon
He will be in the fairy town of the sea.

There’s no future. No hope. It is death.

Blind and beaten by waves, mad exhaustion, —
Conrad’s captain will fight till the last of his breath,
Or he’ll master the Pacific Ocean

I shall give all the dialogues of Richard the Third

Their brilliancy almost unmatched
For this man in the sea. For his soul like a bird
Soaring up by the waves untouched

Joseph Conrad, God bless thy unfatamble tales

And England, thy second land
Will be heir of thy books, while thy soul soars and sails
Over sea storms and desert sands.

Наизусть прочитала только первую часть, посвященную Джозефу Конраду, вторую, посвященную Александру Грину, наизусть не помню.

Когда я закончила, зал долго аплодировал стоя. Тщеславием я не страдаю, была только рада, что поэма дошла до слушателя. Был ли ее поэтический перевод второй части на русский? Был. Я сделала его тогда же, когда написала английский текст. Вот несколько строк.

Приплыл из Польши раз матрос
К английским берегам.
И, говорят, как в землю врос,
Навек остался там…

Остальное — увы! — в тот час забылось.

После чтения стихов задавали вопросы о наших с Мариной родителях.

Те, кто читал мои «Воспоминания», знают об этом, сказала я по-английски и по-русски продолжала:

— Марина и я родились в Москве, в старинном доме со старинным укладом. Наш отец, профессор, преподавал историю изящных искусств в университете, на высших женских курсах и, кроме того, отдавал все силы созданию Музея изящных искусств, который, неизвестно почему, до сих пор называется музеем имени А. С. Пушкина…

Воспитанием нашим, в основном, занималась наша мать. Чрезвычайно, со всех сторон талантливый человек — великолепный музыкант, прекрасный художник. Знала многие европейские языки, переводила с них. При всем этом находила время заниматься нашим воспитанием. По складу души она была романтик. В детстве читала нам сказки, позднее — легенды, учила языкам. Тридцати семи лет умерла от туберкулеза.

Меня спросили — «Как вы себя чувствовали после революции, продолжали вы писать?»

Я отвечала, что писала и после революции, но долго не печаталась. А в 1937 году была арестована и на 10 лет отправлена в лагерь, без суда, как брали многих из интеллигенции. 10 лет была на Дальнем Востоке в общих бараках…

— Все эти годы была ли у вас какая-либо связь с вашей сестрой Мариной?

— Мы с ней виделись в последний раз в 1927 году, когда Максим Горький пригласил меня в гости в Сорренто. Туда Марина прислала мне французскую визу, и я поехала в Париж. Это было последнее наше свидание.

— Когда вы узнали о смерти сестры?

— Я догадывалась — что-то случилось. Я чувствовала. Я даже видела сон… Но я надеялась, что это фантазии, что она жива — досижу срок, и мы увидимся. А в 1943 году до меня дошла весть, что она покончила с собой. Потом мне прислали телеграмму…

— Какова была Россия, когда вы вернулись из лагеря, — 10 лет — немалый срок.