Невская битва

— О Вероника! Вероника моя! — шептал он, вороча­ясь по ночам точно так же, как ворочался бы благород­ный рыцарь, а не простой кузнец. Он был влюблен на­стоящей, возвышенной любовью, которая заставляет человека удивляться: «Боже! Как хорошо, что ее зовут именно так! Разве и могло бы у нее быть иное имя?» Он смотрел на других девушек и не мог понять, почему они все на одно лицо и почему они столь отвратительны. Он пытался вообразить себя обнимающим, к примеру, Ан­ну Мюнгель или Вильгельмину Брейтнер, и его тотчас чуть не выворачивало наизнанку, хотя эти девушки по­чему-то считались записными рижскими красотками.

В него была влюблена Бригитта Ринк, она частень­ко приходила полюбоваться его работой в кузнице. Друзья говорили: «Чем тебе не пара? И красивая, и оп­рятная, любой бы согласился стать ее мужем», но Па­улю казалось, будто это не девушка, а молоденькая крыска приходит и подсматривает за ним, настолько Бригитта не шла в его понимании ни в какое сравне­ние с Вероникой Хаммер.

Если бы не Андреас фон Прегола, молотобоец Па­уль плохо бы кончил дни своей жизни. Скорее всего, он взобрался бы на высокую стену строящейся Дом-кирхи124 и с наслаждением упал с нее вниз головой, чтобы эта пылающая голова вошла в его грудную клет­ку и ударилась о сердце, переполненное тоской и бо­лью неразделенной любви.

Но теперь все было по-другому. Благородный ры­царь Андреас уговорил отца Вероники не выдавать за­муж свою дочь до тех пор, покуда кузнец Пауль Шре­дер не вернется в Ригу.

—    Я привезу тебе, моя возлюбленная, все золотые и алмазные перстни, которые носят русские княгини, и украшу ими твои пальчики! — пообещал он Верони­ке на прощание.

—    Смотри же, Пауль, никто не тянул тебя за язык, — усмехалась избалованная девушка, которая на самом-то деле была отнюдь не так хороша, как ка­залось влюбленному кузнецу, можно было отыскать сотню рижанок гораздо более красивых. — Если ты украсишь мои руки алмазами так, что не будет видно пальцев, я, быть может, соглашусь пойти за тебя за­муж. Но только чтоб эти перстни и впрямь были из тех, которые носят русские княгини.

И вот теперь он шел по льду озера Пейпус, неся на плече свой тяжеленный моргенштерн по прозвищу Шрекнис, а впереди уже вовсю молотилось, как в его рижской кузнице, только еще страшнее и громче. Слы­шались крики, рев, лязг оружия и — удары, удары, уда­ры… И в мечтах своих он уже видел, как возвращается в Ригу и как глашатаи кричат о нем: «Вот идет славный Пауль Шредер! Молотобоец, сразивший тысячу руси­чей! Это его моргенштерн залил русской кровью весь лед озера Пейпус! Это ему русские княгини отдали все свои золотые и алмазные перстни!..»

Оглядываясь, Пауль видел Андреаса фон Преголу и его брата Михаэля, одетых в латы, выкованные в его кузнице. Они ехали на лошадях не в рыле, а в левом плече свиньи. А Пауль шел пешком почти в середине рыла и видел вокруг себя только тех, кто сидел верхом, да самых ближних пехотинцев — Маркуса Трейля, то­же рижанина, Адольфа Брауна, из рижских предмес­тий, троих эстов, постоянно распевавших свое дурац­кое «писпилли», которое, должно быть, взбадривало их, но сильно раздражало Пауля. А ему уже не терпе­лось поскорее приступить к молотиловке, потому что надоело держать Шрекниса на плече, хотелось дать ему кровавой пищи.

Грохот впереди все усиливался, а Пауль до сих пор оставался не в битве.

—    Эх! — волновался Маркус Трейль. — Вот-вот и до нас дойдет!

—    Хорошо бы, — вздыхал Пауль. — А то братья Хейде со своими людьми окончат сами все дело, а нам никакой славы не достанется.

—    Да уж, конечно, кончат! — возмущался Маркус.

—    Они могут, — простодушно возражал Пауль. — Уж больно сильно свирепы на русских за то, что те вы­ гнали их из Плескау.

—    Не бойся, кузнец, хватит и твоей дубине рабо­тенки, — смеялся Адольф Браун.

—    Скорей бы. — В нетерпении Шредер поднимал очи к небу и видел там сердитые русские облака, серо бегущие по суровому низкому небу, будто и в них скрывались вражьи полки, готовые вот-вот ринуться на немцев сверху. И Паулю хотелось подпрыгнуть и садануть по этому небу своим тяжелым моргенштерном, раскроить небесные доспехи, чтоб оттуда брызну­ла кровь и посыпались золотые и алмазные перстни. Темно-красное знамя Рогира фон Стенде время от вре­мени плескалось над лицом оружейника из Риги, но потом снова отодвигалось в сторону, оставляя про­странство для серого неба, лишь слегка озаренного какими-то далекими солнечными лучами, не способны­ми пробиться к людям.

Все ближе и ближе становились удары, лязг, треск и стоны, все нестерпимее хотелось поскорее дать пер­вому русичу первый крепкий удар. Пусть они придут в восторг от того, как он умеет ударить сверху, а потом резко ткнуть острием моргенштерна рывком вперед, убивая еще одного.