Невская битва

И так переливался ее голос, так играл, как играет бегущий по камушкам ручей, как переливается багря­ница, озаренная ярким весенним солнцем. Знай толь­ко во все уши заслушивайся.

До Георгиева храма недалеко было, дошли пешие, вступили внутрь, началось венчанье. В храме я Ап-раксу плохо видел — много людей набилось. Да я и Славича с его невестушкой едва различал за спина­ми стрыев его, Бориса и Глеба, вставших за венчаю­щимися ради держания венцов над ними, когда при­дет пора.

Вот спели славобожие, вот Меркурий изглаголал поучительное слово о супружестве и приступает испы­тывать:

—    Имаши ли, Александре, произволение благое и непринужденное и крепкую мысль пояти себе в же­ну сию Александру, юже зде пред собою видиши.

—    Имам, честный отче, — прозвучал в ответ чис­тый и громкий голос Ярославича.

—    Не обещался ли еси иной невесте?

—    Не обещался, честный отче.

Теперь епископ стал пытать невесту:

—    Имаши ли произволение благое и непринуж­денное и твердую мысль пояти себе в мужа сего Алек­сандра, его же пред собою зде видиши?

—    Имам, честный отче, — звонко, как новенькая монетка, прозвенел голосок невесты.

—    Не обещалася ли еси иному мужу?

Тут я аж почуял, как все напряглись — вдруг да чирикнет Брячиславна, что обещалась Даниле…

— Не обещалась, честный отче, — ко всеобщему облегчению ответила княжна Полоцкая.

Диакон возгласил, и покатилась ектенья. Коротким мигом я перехватил взор Апраксы, стрельнувший в ме­ня с женской половины, но и того хватило мне убедить­ся, что она тоже думает обо мне и ищет меня взглядом.

В храме было жарко, даже мне в моем легком каф­тане, а уж каково было всем и Славичу в их тяжелых праздничных нарядах! Каково было епископу Смолен­скому в его нарядной плотной фелони50 из небесно-ла­зурного алтабаса… Он читал союзные молитвы, и ка­залось, им конца и края не будет. Но ничто не вечно в мире сем, даже молитвы, и вот уж золотые венцы об­разовались в руках у епископа:

— Венчается раб Божий Александр рабе Божией Александре, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь.

Борис Всеволодович перехватил тяжелый венец Александра и стал держать его над головой Славича.

— Венчается раба Божия Александра рабу Божию Александру во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь.

Теперь настала очередь Глеба — он держал венец поменьше над головой Брячиславны.

— Господи Боже наш, славою и честию венчай я!

Снова началось длительное громкое чтение — из Апостола и Евангелия. Свеча в моей руке потекла силь-. но, заляпала низ кафтана воском. Февронья сказывала, что умеет легко воск с одежды снимать, способ знает, да только где теперь та Февронья… Оглянувшись, я ра­зыскал глазами Пельгуя и брата его, новокрещенного Ипатия. Стоит, ижора, и не лает проклятый… Хотя, что же, разве век мне было с Февроньей спознаваться? Рано или поздно надобно было бы ее бросать да невесту себе ловить. И жалко было бы Феврошу добрую. А так — Бог сам разлучил нас.

— Эх!.. — простонал томящийся неподалеку от меня младший брат жениха Андрюша. Поначалу он глядел во все глаза на совершаемое таинство венча­ния, но жарко — и он стал изнывать.

Тут подошло общее «Отче наш», а значит, недолго уж оставалось томиться. Пропев, все в храме взбод­рились, закрякали, предвкушая скорое окончание последования и будущий великокняжий свадебный пир. Вошла общая чаша, Меркурий благословил ею всех, прочел молитву и стал подавать пить: жени­ху — невесте — жениху — невесте — жениху, кото­рый с третьего раза допил чашу их жизни до конца. Затем венчаемых провели трижды вокруг аналоя под громогласное пение «Исайе, ликуй». Кончено венча­ние, ушли венцы из рук Александровых стрыев в ру­ки епископа и далее — в алтарь. Последние молитвы уже не томили, а летели по храму, хлопая крыльями. И улетели, и вот уж потекли люди поздравлять об­венчанных, отныне — мужа и жену. Каково же было мое удовольствие, когда моя очередь дошла вместе с Апраксою, я справа, а она слева приблизились к Александру и Александре, чтобы с поклоном поже­лать им многолетия и многочадия. А отходя прочь, я успел на миг ухватить своими пальцами самые кон­чики Апраксиных пальчиков, как бы невзначай, но тотчас оглянулся на нее со значением, прочтя от­четливо в ее глазах, что отныне крепко завладел ее мыслями.

Меркурий начал читать отпуст, ближе к паперти создалось оживление — кое-кто выходил наружу.

— …и спасет нас, яко благ и человеколюб-б-бец-ц-ц! — могучим басом пропел последнее слово отпуста Смоленский епископ. Свадьба пошла из храма в мир.

На паперти невесту ждала нарядная кика с золотым узорным налобником, двурогая, украшенная меховы­ми шариками. И у меня в голове само собой взбрыкну­лось: «О то — таковую же надобно будет и Апраксе». И я и сам испугался такой саморожденной мысли, ибо доселе и думать не думал о женитьбе на подневестнице. Да и отдадут ли ее за меня? Жених я видный, многие б не задумались пойти за меня, да вот родом, поди, не так знатен, как она, Евпраксия Дмитриевна, дочь известно­го боярина Раздал.