Невская битва

Прежде чем взять кику, которую завтра утром он наденет на голову своей жены, Александр должен был выпить чарку крепкого меда, которую я налил и подал дружке Борису, а тот уже — Славичу. Глеб передал чарку сладкого угорского вина невесте.

—    Здравия тебе, жена моя, Александра Брячиславна, — произнес жених. — Отныне жизнь твоя не тебе принадлежит, а мне, и мою собственность обязана ты беречь, Саночка.

—    И тебе здравия, муж мой, Александр Ярославич, — отвечала невеста. — Отныне жизнь моя зави­сит от твоего здравия, и если любишь меня, то и здрав будешь, Леско милый.

С этим они выпили свои чарки и скинули их через левое плечо назад, и я успел подхватить Александро­ву, а Евпраксия — Александрину. И вновь мы пере­глянулись, теперь весело и игриво, яркий румянец по­крывал лицо подневестницы.

—    Будешь моею? — жарко шепнул я ей в ухо.

—    О Боже… — аж задохнулась она от такой дерзо­сти. Из храма вышли в яркий солнечный день, распах­нутый на все небесные окна и двери, огромный, лазоре­вый, как фелонь Меркурия. И теперь, когда все усажи­вались, кто на верхи коней, а кто, как жених и невеста, в повозки, настала наша очередь петь. Первым грянул дружка Борис, и все тотчас подхватили, ая вместе со всеми:

Молодой, молоденький соколик

От земли вверх возносился.

Ой, лели-лели-лели!

От земли вверх возносился.

Он от земли возносился,

В емях нес свою емину57.

Ой, лели-лели-лели!

Молодую голубину.

Молодешеньку голубку,

Белоснежну Александру.

Ой, лели-лели-лели!

Александру Брячиславну.

Я пел и старался, чтоб моя Апракса слышала, ка­кой у меня красивый голос и как я умею владеть им, подныривая под основной строй голосов, а затем вос­паряя над ними. Ратмирка, шедший рядом, злил ме­ня — он, как всегда, пел несравненно лучше.

Великий князь первым вскочил на своего белого уг-ра58 и поскакал, чтобы встретить свадебный поезд на подъезде своего дома, где ждал нас пышный пир. Про­должая петь долгую завенчальную, мы тоже тронулись не спеша. Я ехал рядом с повозкой молодых, в ней, кро­ме Александра и Александры, сидели дружка Борис, сват Глеб и две подневестницы — Мелания и Евпрак-сия, которая взялась оживленно беседовать с Глебом Всеволодовичем, а я уже ревновал ее и сердился.

Глава двенадцатая

ЯСНОГЛАЗИК

Сердце великого князя Ярослава скакало в лад лег­ким копытам его белого Ветерка. Он мчался к дому, в котором они прожили тут, в Торопце, всю Страстную седмицу и всю Светлую, и где теперь все было готово для веселого пира.

До чего ж быстро промелькнули его годы! Вот уж ему и за сорок, вот уж сын обвенчался только что, сы­нок Сашенька, его ясноглазик. Еще ладони помнят ок­руглость его лысенькой головки, когда он только-толь­ко родился, румяный здоровыш, весельчак и забавник. Еще звенит в ушах его звонкий детский голосок и тре­пещут крылышками его первые милые словечки. Вот ему подарили задорный тимпан — хорошей выделки бубен с громкими звонцами:

—    Матушка! Я мечтал о таком бубене, еще когда сидел у тебя в животе!

—    Без сомнения, — смеялась в ответ Феодосия. — То-то ты в чреве у меня так брыкался — о тимпане мечтал!

Вспомнилось, как впервые назвал его ласково яс-ноглазиком, лет пять Сашеньке было:

—    Ты мой сын любимый, ясноглазик мой.

—    Отченька! Я всю свою жизнь ждал, когда же кто-нибудь назовет меня ясноглазиком!

А Феодосия восхищалась его ушами. Вроде бы уши как уши, а она считала их самыми красивыми в мире:

— Ты мой милоухий!

У первенца Феди точно такие же уши, а она поче­му-то выделяла именно Сашины… Хотя Федю любила ничуть не меньше.

Нет, меньше. Странно как-то, но Саша еще с мла­денчества отличался от других детей. И был всеобщим любимчиком. Ярослав сильно опасался, как бы это не испортило сынка, но чудо — его ничто не могло испор­тить, что бы ни случалось, он оставался все таким же чудесным мальчиком.

Потом, когда Федя внезапно и непостижимо умер, не дожив несколько дней до своей женитьбы, Феодо­сия корила себя за то, что была всю жизнь любезнее с Александром, нежели со своим первенцем, и поклялась никуда не отлучаться из Новгорода, не покидать Федечкину могилку.

Страшно было и теперь, в Торопце — как бы это не злая судьба. Божье наказание, уготованное всем сыно­вьям Ярослава, — умирать накануне свадьбы. Второй такой смерти ни Феодосия, ни Ярослав не пережили бы. Последние дни великий князь был сам не свой, по ночам вскакивал, потому что слышались ему тре­вожные шаги — несут ему страшную весть о том, что Сашенька… Нет! Нет! — взрывался он в своей постели и потом долго не мог уснуть. И лишь в последнюю ночь перед свадьбой, после того как свершилось обручение, могучий сон одолел Ярослава, и князь благополучно проспал от вечера до утра. И вот теперь свершилось — женился Сашенька, не сбылось предчувствие! Какое счастье!