«Голубые глаза, в вас горит бирюза…» - запела она несмело. - Мне, между прочим, голубой цвет был к лицу… - она запнулась, застеснялась. - И платье дома осталось. Такой веселый ситец, цветочки-василечки кругом. Косынка - тоже голубого шелка. И сережки бирюзовые… Между прочим, я красивая, хорошо знаю, что красивая. И это - после того, что пережила! Теперь притерпелась, а прежде мне так своего тела жалко было! Нежная кожа совсем ни к чему оказалась. И тут шрам, и тут изувечило, и тут метка, - смущаясь, она показала на грудь, на живот, ткнула пальцем в бедро. - А было время, подолгу перед зеркалом крутилась. Одно слово-парикмахерская! Маникюр. Прическа. Как полагается. Даже не верится, что есть женщины, которые разгуливают сейчас на высоких каблуках, красят губы и ресницы, завиваются, ходят на примерку к портнихе или спешат вечером на танцы… Чудно! Какие там еще каблуки и танцы! Тут мечтаешь разуться на ночь. Три года не снимала сапог. Не надевала, - она снова запнулась, - лифчика. В зеркало не гляделась досыта. Или в лужу на себя поглядишь, или в разбитое стекло. Вот в Вильнюсе, который ты вспомнил, там на главных улицах уцелело много зеркальных витрин. Было куда поглядеться… Может, я даже слишком красивая. А вот нету у меня судьбы… Ой, зачем ты мне руки целуешь?! Они такие грубые, обветренные. И кожа потрескалась… Наверно, порохом пропахли, ружейным маслом. Сегодня утром два диска расстреляла. Когда раненых подбирала, там, на лугу. - Она запрокинула голову и поглядела куда-то вверх, за край песчаного косогора. - Никто, никто не целовал мне рук. Только пленный немец. Подольститься хотел. Я в санитарную сумку полезла, немец подумал - в кобуру. Я перевязать его собралась, немец подумал - пристрелить… Между прочим, приятно, когда человек меняет о тебе мнение к лучшему. Даже, если тот человек - немец. Хуже, когда случается наоборот. Как бы и с тобой такое не приключилось. Издали глядел - любовался. Ну, прямо ангел голубоглазый! Невинная, как незабудка. А вот полежал рядом, на этом ночном пляже, да разглядел получше - крылышки-то у ангела помятые, подмоченные. А характеристика такая; что в рай этого ангела и на порог не пустят…
- Вот и хорошо! Я тоже пароля не знаю. По которому в рай пускают. А мне, кстати, в том раю и делать нечего. Вот мирная жизнь наступит, какая до войны была, - это и будет рай на земле.
Незабудка отрицательно покачала головой.
- Какой же у нас был рай? В нашей прошлой жизни многое чинить нужно. Есть еще затруднения, или, как ваш брат связист выражается, помехи, что ли… Чтобы несправедливые указы аннулировали. Чтобы людей не виноватили понапрасну. А то люди скупее улыбаться стали, позднего стука в дверь боятся, мысли прячут не только от чужих - от самих себя.
Младший сержант надолго призадумался.
Он думал над тем, что сказала Незабудка, но этому мешало раздумье о ней самой. Она совсем не та, какой он воображал ее себе сегодня утром. Он не знает - лучше Незабудка или хуже той, выдуманной, но эта, прежде незнаемая, стала ему желанней и дороже прежней.
Тишину нарушала лишь дальняя перебранка пулеметов, да чей-то истошный крик - «Давай весла-а-а!»-на том берегу, да ракета, с шипением окунувшаяся в зеленую реку; напоследок ракета наскоро перекрасила воду, застекленевшую в штиле.
Дальше молчать было труднее, чем говорить. Пусть уж лучше деланное, вымученное веселье! И младший сержант принялся рассказывать историю про недотепу-связиста - историю, которая представлялась ему весьма забавной.
Никак тот недотепа не мог свой глухонемой аппарат привести в чувство. На переправе через Березину сложил руки рупором
Затем младший сержант рассказал, как тот недотепа хранил военную тайну от чужих ушей. Он кричал в трубку: «Побольше огурцов пришлите! Осколочных огурцов на батарее хва-та-а-ает. Шлите огурцы бронебойные и зажигательные. Наше овощехранилище на околице. Крайний сарай, сразу за мосто-о-ом. Только не жадничайте с огурцами! Командир батареи требует два боекомплекта-а-а!»
Незабудка щедро, не сдерживая себя, посмеялась. Так хотелось вознаградить младшего сержанта за его старание! Право же, рассказ веселый-превеселый… Смех ее прозвучал весьма беззаботно, она была очень довольна собой в ту минуту.
Вот что ее неприятно удивило минутой позже - оказывается, она умеет очень ловко притворяться! Откуда же это притворство? Да все ради него, ведь она думала только о нем, хотела его развеселить! Но разве молено развеселить другого, если у тебя самого пасмурно на душе? Она приподнялась на локте, низко-низко наклонилась над смутно белевшим лицом младшего сержанта и вгляделась в его глубокие блестящие глаза.
- Ну, что пригорюнился? Спасибо тебе за байки.