Незабываемые дни

— Та-ак…— несколько разочарованным тоном проговорил Адам.— А я думал…

— Что ты думал?

— Ну, что ты тоже попал на службу к немцам по причинам, от нас не совсем зависящим.

— Ты можешь, однако, успокоиться. Я попал на службу приблизительно так, как ты. Эвакуировался, перехватили наш эшелон, ну…: твоего друга задержали и приказали служить.

— Это другое дело…

Они вспоминали годы ученья в институте. Вспоминали товарищей.

— Видно, большинство их в Красной Армии, есть и в партизанах. Со всего нашего выпуска только мы с тобой попали к немцам.

— Честь небольшая! — задумчиво проговорил Заслонов.

— Что и говорить… Хвалиться этим никто не станет. Не одни мы с тобой очутились в таком положении. Но мне хотелось бы сказать тебе вот о чем. Ежедневно и еженощно происходят на наших, или, правильней сказать, на немецких, дорогах диверсии. Ты не задавал себе вопрос, чьими руками делаются они, чьи руки тянутся к фашистскому горлу и временами крепко хватают его и сжимают так, что враг просто задыхается. Преимущественная часть диверсий — дело рук партизан. Но некоторые диверсии делаются и людьми, которые служат у немцев. Для отвода глаз служат. Это наш брат железнодорожник, такие, как мы с тобой. Может быть, таких людей мы видели сегодня и на совещании, может, мы встречаемся с ними ежедневно. Может быть, среди присутствующих на совещании был и тот человек, который выдумал эту удачную угольную мину. От нее немцы просто бесятся. У нас в департаменте за одно неосторожное упоминание о дяде Косте таскают в гестапо, арестовывают. Запомнят они этого человека. Вот кого мне хотелось бы повидать.

Несколько раз их останавливали немецкие патрули, но пропуска, выданные на совещании, давали им дорогу. Наконец Красавка забеспокоился:

— Где ты ночевать собираешься, поздно уже?

— Остановлюсь где-нибудь в гостинице…

— Если думаешь о гостинице, то давай лучше ко мне.

— Можно и к тебе.

Заслонов оглянулся, внимательно осмотрел улицу. Он и раньше присматривался к каждому человеку, который обгонял их или шел некоторое время следом за ними. Но никого подозрительного не заметил. Видимо, представитель пушной фирмы, получив ограниченное задание — следить за инженером по дороге в Минск, теперь оставил его в покое.

— Ты чего? —. поинтересовался Красавка.

— Не люблю лишних глаз. Нелишних, а ненужных. Людей, которые по чужому приказу следят, куда ты идешь, с кем идешь да еще о чем говоришь.

— А-а!

Адам когда-то был одним из самых преданных друзей, по натуре очень живой, впечатлительный, даже немножечко сентиментальный в своих чувствах к За-слонову. Он чуть не бросился к товарищу, чтобы сжать его в объятиях, как прежде. Но где-то впереди стучали по мостовой подкованные сапоги патрулей, кое-где стояли в подъездах уцелевших домов часовые — и Красавка сдержался. Он только крепко сжал руку товарища.

— Мне все понятно. Ты настоящий начальник русских паровозных бригад… настоящих русских…

— Бросим говорить об этом. Вижу, ты остался прежним Адамкой. Я только не понимаю, как ты совмещаешь обязанности диспетчера со своей, я сказал бы, беспокойной, во всяком случае далеко не практичной натурой?

— О, ты не знаешь! Диспетчерская работа, особенно теперь, это не простая работа. Подчеркиваю: теперь, в наших, как бы тут точнее сказать, не совсем благоприятных условиях. Одно уже то, что, работая там, возможно… возможно и приносить кое-какую пользу… нам…

— Хватит, Адам. Советую тебе при встречах с людьми — себя исключаю — быть более сдержанным, осторожным.

— Да ведь я только с тобой говорю так. Разве за эти месяцы не научились мы молчать? Молчим, стиснув зубы. И давно поняли, что не в словах дело, не в красивых разговорах. Кажется, весь город молчит. А каждый день и каждую ночь в нем что-нибудь случается, Посмотри на дома, где живут те, которые считают себя хозяевами. Посмотри на их учреждения. Везде оплелись колючей проволокой, наделали дотов: в фундаментах домов, в подъездах, даже на балконах. Боятся. Молчаливых боятся.

В доме Красавки уже спали. Стараясь никого не разбудить, Адам пристроил Заслонова на диванчике, а сам собрался идти в другую комнату. Заслонов задержал его:

— Вот что, Адам… ты говорил мне, что в вашем управлении подробно известно, где и когда происходят те или иные диверсии.

— Не только известно, но на нашей обязанности лежит составление ежедневных докладов специально по диверсиям.

— Кому отсылаются эти доклады?

— Гитлеру, Гиммлеру, Герингу… одним словом, в шесть или восемь адресов.

— Пакетами?

— Да, специальными пакетами.

— Вот что я тебе скажу: нужно наладитьищело так, чтобы один из пакетов попадал не к Гиммлеру или еще какому-нибудь дьяволу, а к нам… Понимаешь, к нам… В Москву. В Центральный Комитет партии.

— Зачем там эта мазня?

— Мазня?

— Это целые простыни, где отмечены каждая испорченная рельса, каждый развинченный стык.

— А паровозы, а взорванные эшелоны?

— Конечно, и они там.