Незакадычные друзья

– В такие сероватые типа рубашек на пуговицах, – объяснил Саша, – но из домотканого материала, без воротника, с круглым вырезом вокруг шеи, пуговицы простые, кривые все, тоже явно самодельные. И рукава обрезаны, будто тупыми ножницами, неровно. На ногах что-то бесформенные.

– Ясно, – коротко кивнул Орлов, стараясь не смотреть на полосатые шаровары, заправленные в высокие башмаки из овечьей шкуры, в которые он нарядился сам и нарядил подчиненных. – Ты расскажешь, наконец, дальше-то что было?

– Сами все время перебиваете, – пробубнил Саша. – В общем, запрыгали, будто радуются чему-то, и за руки крестьян схватили, благодарят, как будто. Только потом они их за эти руки скрутили и подтащили к обрыву, сбросить хотели. Те этого не ожидали, и не сразу сообразили, что надо сопротивляться. Один из крестьян вырвался и стал второго отбивать, но безуспешно. В общем, если бы не я и мои овцы…

– Овцы?

– Ну, да, – нехотя подтвердил Саша. – Тут мои овцы взбесились, и помчались прямо на них. А я за ними. В общем, мы их спасли. Те, в штатском, сбежали, а крестьянин, который постарше, тут же снял с руки часы и мне на руку надел. Благодарил очень.

Григорий Орлов хмыкнул. Крестьянин с часами «Омега» на запястье не очень вписывался в его представление о бедных крестьянах Востока.

– А как благодарил? Что сказал-то?

– Аллаха поминал. А так больше головой тряс и руку к сердцу прикладывал. А потом за ними лихо подкатил Лэндкрузер.

– Не нравится мне это, – задумчиво пробормотал Орлов. – Ну да ладно. Дождемся Вячеслава и…

– А, ч-черт, понаставили тут камней, мать… и овцы, блин… куда прешь прямо под ноги, шашлык вонючий! А, вы уже тут собрались?

– Доложите обстановку, Вячеслав, – ледяным голосом приказал Орлов. Любые упоминания об овцах его почему-то очень раздражали.

– Э-э-э… товарищ полковник, на границе тихо, если не считать свежего трупа на пограничной заставе и угона машины.

– Какой машины? – хором спросили Орлов и Саша Шелест.

– Угнали джип. Лэндкрузер.

– Саша, – умоляюще сказал Орлов. – Ты запомнил номер?

Бархатная мгла ночи окутала оазис, в котором примостился отель в Хатте. Желтый свет фонаря слабо освещал мощеный двор. Из раскрытого окна на втором этаже раздавался невнятный шепот, рисующий в чьем-нибудь не в меру игривом воображении смятые простыни и свивающиеся в любовном экстазе тела.

Смятые простыни действительно присутствовали. Среди них, скрестив ноги, сидела Ирка с ноутбуком и сочиняла послание брошенной оскорбленной женщины к Герману Эриховичу Гольгиссеру.

– Вернись, я жду тебя в Хатте, мой любимый. Вернись, я все прощу, – бормотала она, стуча по клавишам.

– Напиши, что время не ждет, – потребовал Костя. – А то два дня уже прошли, нам возвращаться скоро. Пусть поторопится, некогда нам его тут ждать.

Он вставил флэшку и скачал сохраненную на ней фотографию Гольгиссера вместе с Иркиным рисунком.

– Ну вот, – сказал довольный Костя. – Надеюсь, он не заставит нас долго ждать.

И он злорадно хихикнул.

Вот теперь любое воображение могло рисовать себе смятые простыни и свивающиеся в любовном экстазе тела. Сколько угодно.

В ста двадцати километрах от них Вячеслав показывал «приманку», которую он разместил для Гольгиссера в Интернете.

– Гольгиссер… – набрал он в поисковой строке и стал ждать результата. Саша Шелест и Григорий Орлов нетерпеливо склонились над монитором.

– Вот оно, – воскликнул Орлов.

– Нет, не оно, – удивленно сказал Вячеслав. – Это другой… другая какая-то тетка его ищет.

Саша Шелест надел очки:

– … я жду тебя в Хатте, мой любимый… – прочитал он по слогам. – Как вы думаете, кто это писал?

– Будет труп – узнаем, – оптимистично предположил Вячеслав.

– А это не внучка Владимира Антоновича резвится? Тоже заманивает?

Саша Шелест пошевелил мышкой и подскочил на стуле.

– Внучка, можете не сомневаться, – трагически возвестил он и откинулся на спинку стула. – Вот она, эта тайна, за которую истребила друг друга половина преступного мира Москвы. На всеобщем обозрении. Полюбуйтесь!

Он ткнул шариковой ручкой в экран, дрожа от негодования. На нем красовался Иркин орнамент, который она когда-то старательно срисовала с привезенного из Египта стула. У самого края рисунка зачем-то был поставлен крестик, который был сначала подчеркнут, а потом обведен в кружочек.

– Как она догадалась такое сделать? – обиделся Вячеслав, вглядываясь в Иркины художества.

Григорий Орлов почесал затылок.

– Не хотелось бы трупа, – осторожно сказал он. – Владимир Антонович может обидеться.