Незакрытых дел – нет

Дома родители часто говорили между собой на иврите, чтобы мы ничего не поняли, и моя голова, как чулан, еще долго была набита бессчетными словами, значения которых я не знал, словами, которые, быть может, я никогда и не пойму. И когда то или иное из хранившихся в моем мозгу выражений озарялось, как по волшебству, смыслом – а по большей части это были фразы, которые мои родители бросали друг другу в гневе, поскольку иврит служил для них прежде всего языком брани, а не любви, языком войны, выпадов и пререканий, а не согласия и гармонии, – мне казалось, что я постиг нечто вселенское, понял нечто о каждом из когда-либо существовавших языков. В общем, в силу ритуального повторения перебранок значение слов не было для нас такой уж тайной, значение обильно летавших у нас по дому запальчивых, резких, прилипчивых, разящих, как стрелы или град камней, слов (Зе ло беседер! Эйн ли кесеф! Нет, не в порядке! У меня денег нет!). Но когда я был совсем маленький, колыбельные, которыми меня усыпляли, звучали тоже на иврите – о, эти слова, с их густыми медовыми мелодиями, тающими во рту, как восточные сладости, а с ними и аппетитные запахи, которые источали регулярные, приходившие издалека израильские посылки: финики, халва, а еще запах шоколада и «Мальборо», покупавшегося в аэропорту блоками; если гости приезжали оттуда – а приезжали часто, – они всегда привозили что-нибудь экзотическое; и когда в этом первом нашем совместном путешествии я наконец впервые фланировал по тем самым местам, словно среди декораций, искусно возведенных на киностудии: по бульвару Ротшильда, по Сдерот Бен Гурион, по Дизенгоф, в Яффе или по пляжу, – я так же вбирал в себя местные запахи и день ото дня, с каждым новым словом все укреплялся в иллюзии, что я лучше понимаю свою мать. Как будто эти странные слова, которые произносятся задом наперед, и предложения, которые надо выкрикивать (мой старший брат метко обозвал этот сумбурный, непостижимый для нас язык кашей – в честь овсяной каши, porridge, которую со времен нашего лондонского житья Брурия неизменно готовила нам каждое утро), как будто все эти обыкновенные, но в то же время таинственные языковые фигуры заключали в себе мамину ДНК. Через некоторое время я научился читать еврейские буквы и без огласовки, по уличным табличкам, которые я, как первоклашка, упорно разбирал по слогам за имевшиеся в моем распоряжении несколько секунд, когда ездил на автобусе по городу. Но это еще не значит, что я овладел ивритом. Это был лишь предлог для моей поездки, мама просто-напросто взяла меня с собой, потому что хотела поехать именно со мной, а не с моим старшим братом, хотя после нашей старшей сестры была его очередь; со мной мама могла чувствовать себя в безопасности (теперь я даже знаю, чтó она скрывала).

Приглашение для ее сына организовано в связи с тем, что его считают подходящим человеком – как окончившего философский факультет – для профессиональной разборки и обработки литературного и политического наследия.

На этот раз Брурия еще не получает денег от своих кураторов, но это на самом деле не имеет значения. Имеет, но не имеет. Имеет. Приучаю свое сердце молчать.

При нынешнем ее выезде мы не покрываем ни дорожные расходы, ни траты другого характера, поскольку для нас ее израильская поездка представляет интерес только при условии, что мы найдем в упомянутом наследии документы, которые сможем использовать для активных мероприятий против сионистских организаций или их руководства.

Короче, они хотели порыться у деда в письменном столе. При следующей поездке, годом позже, отметив усердие, с каким мать (мама, мамочка, има шели) относится к сотрудничеству, они быстренько восполнили финансовое упущение, о чем свидетельствует раздел «ПРЕДЛОЖЕНИЕ» от 30 января 1977 года:

Материальные вопросы:

Ввиду того что до сих пор мы не выделяли никаких средств на покрытие расходов Г-ЖИ ПАПАИ в ходе ее поездок в Израиль, в настоящей поездке предлагаем покрыть расходы на дорогу в соответствии с нижеследующим:

Билет на самолет: 8000 форинтов

Билет на пароход: 400 долларов США

На прочие расходы: 100 долларов США

Для вывоза валюты просим разрешение на служебном бланке, легенду для ее легализации мы разработаем.

О, эти легенды и маневры по поводу «платы за головы»! Постепенное, шаг за шагом совращение! Как пишет подполковник полиции Отто Селпал в своем созданном незадолго до обсуждаемых здесь событий бессмертном произведении «Принципы и общие методы руководства, подготовки, воспитания и контроля над сетевыми агентами», конкретно в «стихе» под названием «Степени похвалы»:

Степени похвалы

а) Офицер-оперативник хвалит сетевого агента, работой которого он руководит.

б) Вышестоящий по отношению к офицеру-оперативнику выражает признательность сетевому агенту в форме благодарности.

в) За выдающиеся достижения сетевой агент может быть представлен к награде.