Незаменимый вор

Подошла Ольга. Она попыталась сесть рядом с Гонзо, но не смогла — ноги уже не слушались ее. Она осталась стоять и спросила:

— Здесь было заводоуправление?

Гонзо молча кивнул.

— И там прятался ифрит?

— Амир сказал — там.

Ольга сделала шаг к обрыву. Перед ней в темноте ворочался океан констраквы.

— Теперь мы его никогда не найдем… — сказала княжна.

Гонзо пожал плечами.

— Почему? Найдем.

— Если я его найду, — сказал граф, — то я его без заклинаний в бутылку забью. Задницей вперед. Только вот где его искать? — он подошел к Ольге и тоже стал смотреть в темноту под обрывом.

— А чего его искать… — Христофор с трудом поднялся со ступеньки и повернулся к памятнику. — Ладно, — сказал он, — хватит, слезай. Не смеши людей!

Граф и княжна медленно обернулись и ошарашенно уставились на памятник. Каменные черты лица вдруг дрогнули, забегали глаза под дужками очков, памятник судорожно вздохнул и превратился во вполне обычного человека. На вид ему было лет двадцать пять, он был скромно одет и смертельно бледен…

Глава 15

— Слезай, говорят тебе! — прикрикнул Христофор.

Человек в очках немедленно повиновался. Он неуклюже слез с постамента и встал, прижавшись к нему спиной.

— Ишь, где вздумал прятаться! — весело ворчал Гонзо. — Ты что думаешь, я идиот? Ты думаешь, я не помню, что на этой тумбочке, — он указал на постамент, — одни ноги торчали, и никакого памятника не было? Конспиратор! Тебя как зовут-то?

— Очкарик, — буркнул бывший памятник и на всякий случай добавил: — Из бригады Федула…

— Не больно-то похож ты на бригадника… — усмехнулся Гонзо.

— Погоди-ка, — отстранил его граф. — Это, значит, вот кто нас убить хотел?

Он шагнул к человеку в очках с явным намерением превратить его в человека без очков. И, может быть, не только без очков. А может быть, и не в человека.

— Не… не надо! — Очкарик, не выносивший кулачной расправы, пытался закрыться портфелем. — Я не хотел убивать! Оно само! Я не знаю, почему так получается! Честное слово! Я вообще ничего не понимаю… Это какой-то ужас…

Он скорчился у подножия постамента, плечи его затряслись, из-под очков потекли слезы.

— Джек, оставь его в покое, — сказала Ольга, и Очкарик сейчас же с надеждой посмотрел на нее.

— Я клянусь вам, это только от страха! — продолжал он, обращаясь к Ольге. — Я сначала вообще не верил, что это происходит на самом деле, думал — шизофрения, бред… Как бы я хотел, чтобы это был бред! Но они действительно умирают… Я их убиваю… То есть нет! Я никого не убиваю! Это как видение, как кошмар… Я представляю себе, что может случиться, и это сразу случается! И невозможно остановить! Знали бы вы, чего мне это стоит… Били меня, издевались — я терпел. Заставляли сейфы ломать — ломал. Но зачем же убийцей-то меня сделали?! Не могу я так жить! Мне умереть хочется. Но я и умереть не могу… Чего бы я только не дал, чтобы все это оказалось сном! — голос его пресекся и превратился в едва различимый шепот. — … Вот так проснуться бы — и ничего нет. И ничего не было. Никаких чудес. Никаких ловушек. И главное, чтобы я никого не убивал!

Княжна подошла ближе и, несмотря на боль в ногах, опустилась на ступеньку рядом с ним.

— Когда это началось? — спросила она.

— Когда… — Очкарик послушно наморщил лоб. — Давно… то есть, не очень. Не помню… Все так перемешалось за это время… Да! Это началось, как только я познакомился с Федулом.

— А как ты познакомился с Федулом? — княжна придвинулась ближе и положила руку на его плечо. — Расскажи-ка все по порядку. Может быть, мы сумеем помочь…

— Да, да! Конечно. Спасибо! — Очкарик утерся рукавом и, доверчиво заглядывая Ольге в глаза, принялся рассказывать.

— Как познакомился с Федулом? Это я помню хорошо… В «Поганке». Да. Это ресторан. У меня в тот день почему-то были деньги… не помню. И я зашел пообедать. Там никого не было. Вообще. И тут появился Федул. Он был пьян. То есть, почти не мог стоять на ногах, но в руке держал бутылку коньяка. Очень дорогой коньяк. «Наполеон», знаете?

— Знаю, — сказала Ольга, — дальше.

— Так вот, — продолжал Очкарик, шмыгая носом. — Он подсел ко мне и сказал, что этот ресторан принадлежит ему. Или, вернее, его бригаде. Я тогда плохо разбирался. Потом он стал ругать Колупая. Это был такой авторитет до Федула. Федул стал рассказывать про свои подвиги — на кого где наехал да сколько взял… Он сказал, что рисковал шкурой и лез под пули для Колупая, а в награду получил вот — бутылку. Но ничего, говорил он, придет время, и Колупай страшно пожалеет. На брюхе будет ползать и просить прощения. И по этому поводу мы должны немедленно выпить. Вообще-то я не пью, но не смог ему отказать, потому что он ничего не понимал и все время ругался… И бутылку открыть он сам не мог — отдал мне. Помню, она была запечатана сургучом или чем-то таким… Я соскоблил печать, и тут со мной что-то произошло. Обморок, наверное. Я очень волнуюсь, когда меня заставляют пить…

Очкарик неуверенно улыбнулся сквозь слезы. Граф и Гонзо удивленно переглянулись. И это — ифрит?! Однако Ольга слушала очень внимательно и даже, казалось, с сочувствием. Очкарик, обращаясь именно к ней, продолжал: