В таких обстоятельствах делать ставку на панславизм, означало запускать процесс саморазрушения этой империи. Но его результатом не могло стать и создание русского национального государства
, потому что прагматические интересы новой русской (но уже не великорусской) нации требовали не дальнейшего раздувания империи и создания новых имперских форм власти (общеславянских или неовизантийских), но сосредоточения на развитии национальной территории и национализации уже имеющихся форм. К заслуге Александра III помимо хозяйственного развития страны может быть отнесено уже хотя бы сосредоточение на внутренней, а не внешней повестке, хотя и при нем Империя в очередной раз раздулась, присоединив к себе Среднюю Азию.Пожалуй, единственным русским националистом, оказавшимся во главе этой Империи — всего на 5 лет из ее почти двухвековой истории — стал Петр Столыпин
. В наши дни рискованно расхваливать его правление, учитывая репрессивный характер последнего. Однако в тех обстоятельствах, в которых ему пришлось действовать, его диктатура имела классический (в римском смысле) характер — чрезвычайного положения, которое должно быть исчерпано с достижением его задач. Главной же исторической особенностью столыпинского правления помимо его установки на то, что России нужно достаточное время для развития без революций и войн, была политика, направленная на создание в Империи русского национального гражданского ядра, его вычленение и придание ему этнополитической субъектности. Это выразилось в политике создания класса крепких низовых собственников, поддержке переселенческого движения на слабо заселенных территориях, укреплении земства.Курс Столыпина требовал не только времени, но и структурного реформирования Империи. Согласно последней переписи населения Империи, доля великорусов в ее населении составляла не более 45 %, а «общерусских» с малорусами, белорусами и казаками — 75 %. При этом в отношении монолитности этой «общерусскости» не питали иллюзий даже ее ярые поборники. Например, Михаил Меньшиков, нападая на идейных украинцев, считающих себя отдельным от русских народом, сетовал на то, что и малорусам, считающим себя частью русских, все равно массово свойственно особое самосознание. Петербург в таком случае надо было превращать либо в чисто общерусскую столицу, сбрасывая или переводя в статус доминионов такие нерусские окраины как Польша, Финляндия, Кавказ, Туркестан, либо делать столицей действительно имперской, в которой будет осуществлено представительство всех ее частей. Тогда формирующейся русской нации потребовался бы свой национальный центр, но скорее всего, таких центров оказалось бы два: Москва для великорусов и Киев для малорусов. В последнем со временем наверняка сформировались бы две партии: юнионистская (общерусская) и автономистская (украинская).
Адепты общерусского дела любят обвинять австрийский Генштаб в том, что это он изобрел украинцев. Правда заключается в том, что в то время, как в России запрещали украинский язык, в Австро-Венгерской империи ее народы уже имели свое представительство и шел поиск путей переформатирования империи в многонациональную федерацию. Не были исключением и русины, чей культурно-национальный центр (но также и центр поляков) — Львов был одним из крупных австрийских городов. Естественно, работая с русинским самосознанием, Вена стремилась к тому, чтобы оно было лояльным своему государству, а не соседнему. Последнее, меж тем, вело активную пропаганду не только среди русинов, но и среди всех австрийских славян, представляя Австро-Венгрию враждебной им страной, а Россию — их заступником.
Именно эта роль, вытекающая из культивирования панславизма вовне и внутри на протяжении последних десятилетий, и привела Россию, а с ней и всю Европу к Первой мировой войне. После Берлинского конгресса России удалось добиться ухода Османов из Боснии и Герцеговины, которая перешла к нейтральной для обеих противостоящих сторон стране — Австро-Венгрии. При этом надо напомнить, что ранее не без помощи той же России свою независимость уже получила Сербия. Однако границ признанного за ними Сербского королевства великосербским националистам оказалось мало — не имея еще недавно вообще ничего, теперь они претендовали уже на австрийскую Боснию, где наряду с православными жили мусульмане и католики, лояльные Стамбулу и Вене.
В 1868 году австрийцы пошли на создание второй имперской столицы — Будапешта и превращения австрийской империи в дуалистическую — Австро-Венгерскую. Такое возвышение венгров настроило против австро-немцев славян, которые ожидали, что второй столицей станет Прага, и резко стали отчуждаться от империи, когда ею был выбран Будапешт. Однако в Вене готовили новую реформу — превращение в третью равноправную часть империи Хорватии, включающей в себя Боснию и Словению, внутри которой должна была быть обеспечена полная свобода религиозной жизни и представительство католиков, православных и мусульман.