Незавершенная революция

Если Маркс, провозгласивший первый Коммунистический Интернационал, сформулировал необходимость интернационализма для коммунистов в общем, теоретическом виде, то большевики, взяв власть в России и учредив на ее территории третий Коммунистический Интернационал (Коминтерн), сформировали его уже как оперативную политическую практику. Наиболее выпуклое ее обоснование содержится в подготовленном Львом Троцким «Манифесте Коммунистического Интернационала к пролетариям всего мира», в котором он обосновывал, что в условиях империализма, учение о котором как о кульминации капитализма сформулировал Ленин, борьба коммунистических сил и сил, провозглашающих поддерживаемые ими исторические задачи, например, национально-освободительные, имеет шансы только при условии ее эскалации и распространения поверх национально-государственных границ.

^{Лев Троцкий (фото)}

Таким образом, большевистский интернационализм был ничем иным как оперативным политическим глобализмом, призванным претворять цели «вселенской церкви» большевизма поверх государственных границ и среди всех народов, в которых есть ее адепты. В этом смысле он был одной из разновидностью религиозно-политического универсализма, однако, разновидностью уже позднемодерной. Это бросается в глаза, если сравнить ее с традиционным религиозным универсализмом Османской империи, которая не сумела ответить на модернистский вызов национализации и проиграла не в последнюю очередь из-за того, что игнорировала его. Так, на Балканах, с которых и начался ее распад, среди многих покоренных народов была масса людей, принявших ислам. Однако проблема в том, что они воспринимались соплеменниками и сами часто воспринимали себя уже как «турки», потому что в системе миллетов (политических религиозных сообществ, но в точном значении этого слова — «наций») религиозная идентификация была равноценна национальной, и поэтому мусульмане считались «турками», как православные «греками». Османы не сделали ничего, чтобы, опираясь на мусульман-болгар, греков, сербов и т. д. способствовать их превращению в национальные элиты соответствующих народов и проводников национальных версий ислама — такой процесс происходил только в Боснии и Албании в силу компактности и консолидированности автохтонного исламского населения, чьи элиты принимали ислам сами. Для других же народов исламизация была синонимом туркизации (потурчения), поэтому, когда наступила эпоха национальных движений, они, оказавшись в руках у антиисламских сил (даже в случае с преимущественно мусульманскими албанцами, где во главе этого процесса оказалось их католическое меньшинство), были закономерно повернуты против мусульман и их общеисламского универсального государства.

На контрасте с этим, вопреки тому, что принято считать, коммунисты не противопоставляли себя национальному фактору, а понимая, что он представляет собой восходящую тенденцию истории, стремились взять его под контроль своей «вселенской церкви» и большевизировать его, где это возможно, либо сделать политически союзным большевизму, когда первое было невозможно. «Культуры национальные по форме и социалистические по содержанию» — такова была универсальная формула коммунистического интернационализма, позволявшая ему реализовывать задачи, поставленные и навязанные им извне, из наднационального уровня, но изнутри наций, оказывающихся под контролем его адептов.

Неверно, как принято считать в антикоммунистических кругах, что коммунизм противостоял национальному как таковому. Да, в долгосрочной перспективе историософия марксизма-ленинизма подразумевала отмирание наций. Но не ранее, чем отмирание государств и принуждения к труду. Однако если посмотреть на этот процесс глазами русского консервативного философа Константина Леонтьева или многих идеологов «фашизма», то к тому же процессу отмирания наций в долгосрочной перспективе неизбежно ведут и капитализм с либеральной демократией. И, откровенно говоря, если сравнивать развитие коммунистического интернационального лагеря и лагеря капиталистического, например, после Второй мировой войны, можно будет констатировать, что последний в куда большей степени подвергся деэтнизации, чем первый, поделенный на национальные клетки, закрытые для свободной миграции (выводим за скобки переселение в нацокраины русских как часть «имперской ситуации»). Впрочем, на это можно возразить, что на Западе процессы этнического размывания происходили не в последнюю очередь в результате перехода «культурной гегемонии», по рецептам Грамши, к представителям т. н. «культурного марксизма».