На мгновенье оба застывают: Мона держит пистолет за ствол, парень тупо таращится на нее, еще не поняв, что случилось.
– Эй… – начинает он.
И тут Мона хлещет его пистолетом.
То ли она так взбудоражена находками в лаборатории, то ли разозлилась, что парень хватал ее за задницу и предлагал оплатить свободу натурой, только бьет она куда сильней, чем стала бы в другой раз. Щека у парня просто лопается. С круглыми глазами он отлетает к стене, кровь льет ручьем. Но, ударив кого-то раз, почему-то всегда хочется добавить, что Мона и делает. Добавляет еще шесть раз, с каждым разом снижая его «индекс привлекательности» на деление от десятки к нулю.
Закончив, она стоит, отдуваясь. Даже в темноте видно, как смято его лицо. «Могла и убить», – понимает Мона.
И тут он стонет. Значит, жить будет, если только она ему мозг не повредила, хотя большей частью била по лицу. «Какая потеря для мира», – думает она.
Сдернув свой рюкзачок, она подошвой прижимает упавшего к земле и обшаривает его карманы. Обнаруживает связку ключей, тяжеленный бумажник и листок бумаги.
Щурясь в темноте, Мона читает. Это что-то вроде инструкции, вроде бы его послали что-то искать, в том числе и здесь.
Стало быть, ее он найти никак не ожидал. Это хорошо. Значит, скорее всего, он тут один.
Но его будут ждать. А поскольку лаборатория – последний пункт в списке, здесь станут искать первым делом.
Мона оборачивается назад по коридору. Очень хочется вернуться, нагрести, сколько унесет, старых записей. Где-то в них, в невнятных абзацах или разорванных помехами голосах, должно таиться ядрышко истины.
Но Мона понимает, что рисковать нельзя. Надо уходить, и поскорее.
Убрав с него ногу, она отступает. Парень худо-бедно дышит. Мона никого еще не убивала, и начинать сейчас ей не хотелось бы, как и бросать его здесь – что, в общем, то же самое. Но даже ей ясно, что не слишком благоразумно волочь бесчувственного мужика с горы – тем более, мужика, у которого хватает причин ее убить.
– Справляйся сам, – говорит она. – Извини.
Уходя, она разглядывает ключи. Красавчик, похоже, удивился, услышав, что здесь есть черный ход. Значит, сам вошел другим путем.
Она идет дальше и наконец ощущает на лице легкий ветерок. Один коридор выглядит светлее других. Пройдя по нему, Мона находит открытый люк, к которому ведет металлический трап. Над трапом надпись: «Аварийный выход».
С каждой ступенькой ей открывается все больше яркой небесной синевы. И вот Мона подтягивается наружу.
После нескольких часов в сумерках свет ее слепит, но она никогда еще так не радовалась выходу из темноты. Зажмурив глаза, она приоткрывает их потихоньку, увеличивая щелочку, и вот уже видит.
Она на вершине горы. Думала, что с нее откроется прекрасный вид, а получилось ровно наоборот: все плато покрыто перекрученным, почерневшим металлом, обломками каких-то конструкций, открытыми трубопроводами. «Что-то здесь было большое», – думает Мона и вспоминает фреску с телескопом в лаборатории. Однако не похоже, чтобы тут поработало государство, аккуратно вывозившее свое имущество. Здесь все развалено, разрушено. Как на театре военных действий.
Приступ головокружения напоминает, на какой она высоте. Во все стороны протянулись бурые волны холмов и гор. Мона подходит к краю плато и видит, что при некоторой осторожности спуститься нетрудно. Всего в нескольких десятках ярдов перед ней поблескивает металл: на вьющейся в обход вершины грунтовке стоит здоровенный грузовик. Должно быть, скакун того ковбоя.
Теперь Мона останавливается, чтобы поразмыслить. И еще раз оборачивается к руинам на вершине.
Отсюда ей лучше видно. Видно, где были когда-то телескопы и радиоантенны. Может, и сам Кобурн стоял здесь, вглядываясь в пронизанное молниями небо. Но Моне интересней другое. На плато заметны две большие продолговатые впадины. Каждая длиной в сотню футов, с неровными краями, они образуют среди развалин неуклюжую восьмерку. Не похоже, чтобы это были естественные углубления, но и следов бетона или металла, которые оставил бы человек, тоже не видно. Однако все разрушения на плато исходят от этих впадин, словно сюда ударила пара метеоритов… только метеориты причинили бы куда больше разрушений, да и таких одинаковых выбоин оставить не могли.
«Они, – думает Мона, – немножко напоминают два следа ступней. Большущих ступней. Как будто здесь постоял кто-то ростом с гору, оглядывая распростершийся под ним красно-бурый мир и крошечный городок».
Ей вспоминаются записи, тихий голос с пленки: «Над нами что-то есть…»
И Мона поспешно отходит с этого места.
Машина у ковбоя – настоящий танк. Мона уже готова прыгнуть в кабину, но тут ей припоминается случай из времен службы в полиции, когда один придурок угнал грузовик, в котором спал хозяйский ротвейлер, и до автомастерской тот доехал уже без скальпа. Так что она осторожничает – обходит машину и заглядывает в кузов фургона.
Похоже, что ковбой собрался в старатели. В кузове у него кирка, лопаты, отбойный молоток, веревки, лебедки. И у заднего борта полотняный сверток, видно, с нарытыми сокровищами.