Нездешние

(сотни паучьих глазок)

(как черные камешки, поблескивают)

(она чувствует свою дрожь)

(это уж слишком)

(это уж)

(слишком)

Мона приходит в себя, вцепившись пальцами в ковер с такой силой, что безымянный, кажется, сломан. Лежит она ничком. Все мышцы в теле напряжены, готовы лопнуть. Она забыла, как дышать. Наконец, схватив воздух ртом, она обмякает.

– Жива. – В голосе миссис Бенджамин слышно удивление.

– А я что говорил? – отзывается Парсон.

– Только цела ли?

Мона еще немного лежит, моргая, пока тело ее вспоминает, как втягивать в себя воздух. Почувствовав, что по щекам течет, она понимает, что плачет.

Какой-то рассудительный уголок ее отказавшего мозга начинает понимать, что информация, от чисел до ощущения и слов, – всего лишь способ установить перспективу: мы только потому отличаем зеленый, что для сравнения у нас есть синий, и три нам понятно потому, что мы сравниваем его с двумя и видим, что оно на один больше. Приближенные свойства, поведение, закономерности любых наблюдаемых явлений определяются только по схожести и несхожести с другими; мы что-то знаем только тогда, когда знаем то, что рядом с ним.

А то, что на один страшный, бесконечный, зыбкий миг испытала Мона, ни с чем не сравнимо. Нечего поставить рядом. Все рамки, так тщательно и бессознательно создававшиеся в течение всей жизни, принимавшиеся ею за надежные и неоспоримые, как сама земля, оказались шаткими, хрупкими, как леденец, нестойкими перед ветром или морщинкой на ковре.

Она силится устоять под грузом этого откровения. Это уж слишком. Ее разуму хочется поднять руки и сдаться.

Но Мона не позволяет: восстает и говорит сквозь кашель:

– Какого… хрена?

– Очевидно, – говорит Парсон.

Перекатившись на спину, она видит двоих, стоящих над ней: в темной комнате только смутные фигуры. Первым делом Мона отшатывается и шарит в поисках пистолета, но его нигде нет. Она отползает в угол, хватает лампу и замахивается. Она слишком потрясена, чтобы осознать, как смешно это выглядит.

– Теперь понимаете? – спрашивает миссис Бенджамин. – Видите, что мы такое?

– Что вы такое? – спрашивает Мона. – То… это… были вы?

Они молчат, две бесформенные тени посреди темной комнаты. Понемногу возвращается тиканье ходиков. Двое чуть сдвигаются, и вечерний свет, просочившись в комнату, чуточку освещает их лица.

Мона видит их глаза. В глазах, за глазами что-то корчится, извивается.

– Да, – подтверждает миссис Бенджамин.

– Мы нездешние, Мона Брайт, – говорит Парсон.

– И мы не здесь – не целиком здесь, – добавляет миссис Бенджамин.

– Только малая часть нас, – поясняет Парсон. – Как верхушка айсберга, высунувшаяся над поверхностью океана, а остальное внизу.

– Скрыто.

– Ты не способна этого постичь, вместить величину, ширину. Так же как вы – или хотя бы большая часть вашего рода – не способны нас увидеть.

– Иисусе, – шепчет Мона. – Что… что вы такое? Чудовища?

– Чудовища? – повторяет миссис Бенджамин. – Бывало, нас за них принимали.

– А бывало, принимали за богов, – говорит Парсон.

– В местах, что мы занимали.

– В мирах, что мы завоевывали.

– В иных местах.

– Не здесь.

– Наш род огромен, Мона Брайт, – говорит миссис Бенджамин. – А мы самые почтенные. Ты не вообразишь, что нам пришлось завоевать, чем управлять, там, в тех аспектах реальности, к которым вы и ваш род еще не прикоснулись.

– Вообразите здание, высокое и узкое, многоэтажное, со множеством лестниц, – объясняет Парсон. – Много-много комнатушек, масса мест одно над другим. Где-то они перекрываются, но большей частью цельные, закрытые, герметичные. Прочные, неподатливые стены. Большинство людей в этом здании живут только на одном этаже, на одном уровне. В одной плоскости. Но вообразите, что кто-то способен жить в нескольких сразу, занимать много мест, много этажей, подниматься на всю высоту здания и пронизывать его целиком. Как морские животные движутся в море по вертикали и по горизонтали.

– Панмерный, – вспоминает Мона.

– Да, – говорит Парсон.

– Мы – из места под вашим, – уточняет миссис Бенджамин.

– За ним.

– Рядом с ним.

– Над ним, вокруг него.

– Повсюду, – заключает миссис Бенджамин.

– А сюда вас на кой черт принесло? – спрашивает Мона.

Они молча переглядываются. Кажется, глаза движутся независимо от обмякших лиц.

– Нас вынудили уйти, – говорит миссис Бенджамин.

– Да. И прийти сюда, – добавляет Парсон.

– Мы… эмигранты.

– Можно сказать, беженцы.

– А это место – наше пристанище.

– В некоторой степени, – с неожиданной горечью уточняет Парсон.

– Господи, – догадывается Мона. – Так когда вы рассказывали ту сказочку, это было о… та история о птицах на дереве?

Парсон кивает.

Мона хохочет как сумасшедшая.

– Но вы ни хрена не похожи на птичек. То есть когда вы настоящие. Там… в том месте. – Она обрывает смех, вспомнив фразу из сказки Парсона. «Однажды вечером разразилась ужасная гроза».

И все начинает обретать смысл.

– И вы сюда не просто прилетели, да? – говорит она. – Не из зеркал выползли, не из лаборатории. Не выскочили откуда ни возьмись.

– Нет, – признает Парсон.