Нездешние

В окне магазина металлоизделий стоит старик, смотрит на нее обведенными синевой глазами. На пальцах у него то ли чернила, то ли черная краска. В руках тарелка и вилка, он обмакивает вилку в тарелку, зачерпывает горку горячего пюре. Он широко открывает рот – гораздо шире, чем требуется, – мажет по языку вилкой, не мигая, не глотая. Когда он поднимает руку, черные чернила стекают ручейком на запястье, марая рукав.

Это один из них. Наверняка.

Сколько же их здесь? Стоит приглядеться, они повсюду: бродяги, оккупировавшие узкие проулки между домами, канавы и пустующие парковки, переулки за магазинами. Ничейные, всеми забытые места. Оттуда, быть может, эти очарованные странники отправляются собирать их мысли, чтобы стать ими.

«Чтобы стать ими, – думает Мона. – Кем бы они ни были там, у себя в головах».

А когда они закончат, вернутся ли домой, весело улыбаясь, чтобы накрыть столы к ужину? Чтобы подстригать газоны, играть в карты, курить трубки в компании? Сплетничать и выскребать еще один день мирной жизни маленького городка? Так ли?

Что они делают? Чем такие, как они, занимаются? Зачем они здесь?

Она дважды объезжает квартал, заворачивая в переулки, подсчитывая машины и запоминая номера. Убеждается, что никто за ней не наблюдает: нигде не шевелятся занавески, в машинах не заметно никакого шевеления, и хвоста точно нет – движение здесь такое редкое, что спрятаться невозможно.

Проверившись, насколько сумела, она останавливается на улице, ведущей к дому миссис Бенджамин, и наблюдает за ним.

Однажды, всего несколько дней назад, ее здесь угощали ланчем. А теперь Мона гадает, что живет в этом доме или изображает жизнь и чем оно занято, когда никто не смотрит.

Достав «Глок», Мона утирает пот со лба. Ей неохота это делать. Но она должна узнать.

Выйдя из кабины, она подходит к передней двери, не слишком стараясь спрятать пистолет. Приближается к окну, заглядывает внутрь. В доме темно, но она подозревает, что это ничего не значит.

Мона не особенно удивляется, обнаружив, что дверь не заперта. К чему бы такому существу запирать двери?

Она заходит. От темных полов и стен в доме еще темнее. Это до последнего дюйма старушечье жилье, битком набитое тикающими ходиками, стопками писем и ненужных безделушек. Ничего не слышно. Похоже, хозяйки нет дома.

Мона крадется по дому с пистолетом наготове, ловя глазами каждое движение. Поворачивает налево, по короткому проходу к спальне. И здесь видит его.

Он лежит на кровати, сцепив пальцы на груди, покойно, как мертвец. Но видно, что он не мертв, не совсем мертв: грудь медленно поднимается и опускается.

Выглядит он все так же – обычный старик. Может, немножко закисший. Слишком много времени проводит под крышей.

Она садится рядом с Парсоном в мягкое кресло. Заглядывает ему в лицо и гадает, что скрывается за ним. «Он, – думает Мона, – вовсе не чудаковатый старикашка, много лет управлявший мотелем. Так же, как хозяйка этого дома – вовсе не въедливая старая чиновница».

Она приподнимает пистолет, но целит не в него. Часы как будто тикают все громче. Мона подумывает, каково будет разбить это назойливое тиканье и разбрызгать его череп по желтоватым простыням.

Будет ли это дурно? Неправильно? Это хоть что-то изменит?

Голос от дверей:

– Нет, это ничего не изменит.

Мона чуть не спускает курок. Подняв глаза, она видит в дверях миссис Бенджамин, и, хотя на Мону та смотрит с холодным безразличием, платье у нее в грязи, изорвано в клочья. В прорехах пестрой ткани видна кровь.

– Стойте, где стоите, – предупреждает Мона.

– Стою, – говорит миссис Бенджамин. – Я бы не хотела никакого насилия над ним.

Минуту они меряются взглядами. В холле бесконечно тикают и такают часы.

– Почему бы и нет? – спрашивает Мона.

Миссис Бенджамин недоуменно поднимает бровь.

– Ему ведь это не повредит? – уточняет Мона.

Миссис Бенджамин молчит.

– Вам не дозволено говорить, – догадывается Мона.

– Да, – соглашается миссис Бенджамин, – нам не дозволено.

– Нам, – повторяет Мона. – Сколько вас?

Миссис Бенджамин опять не отвечает. Часы все тикают.

– Скажите, – требует Мона. – Скажите, или я спущу курок и выбью ему на хрен мозги.

– Я ведь только что говорила, что это ничего не изменит?

– Вы хотите сказать, что пуля из ствола этого пистолета не пробьет ему мозг и не превратит его в кашу? Вам стирки будет не на один день.

Миссис Бенджамин поджимает губы.

– Ага, – продолжает Мона. – Я не слишком понимаю, что вы такое, но точно знаю, что вы не пуленепробиваемые. Сколько?

– Если вы так много знаете, догадайтесь сами.

Мона чувствует, как пот стекает по рукам. Она смотрит на Парсона. Потом снова на миссис Бенджамин.

– Наверняка не весь город. Не каждый. Большей частью здесь люди, настоящие люди. А вот вы… вы нездешние.

Миссис Бенджамин поднимает голову, щурится, не подтверждая и не отрицая.

– Я была на горе, – сообщает ей Мона.

– Вот как, – отзывается миссис Бенджамин. – Это он вас послал, да?

– Да. Он хотел, чтобы я узнала. Я видела там записи. Теперь я понимаю ваш фокус с зеркалом.