Нездешние

Потом она увидела свет. Вокруг нее сплачивались образы. Все рядом с ней горело. На мостовой чернел круг, выжженный молнией. А в центре его в полной неподвижности, словно пораженный странной мыслью, замер мистер Мэйси. С трудом она поднялась на ноги – казалось, вот-вот потеряет сознание. Услышала свой голос, произносящий его имя. Потом она сгребла его за плечи и развернула к себе.

Разинув рот, распахнув глаза, он дрожал, растопырив руки во всю ширь. Шея его окоченела.

Она звала его по имени, трясла, упрашивая очнуться.

Потом по улице хлынул огонь, и яркий свет упал на его лицо. И она заглянула ему в глаза и увидела.

Глаза были как окна. А за ними что-то извивалось – что-то со множеством щупалец, с длинным, текучим, пестрым туловом, а рот его открылся еще шире, и она услышала жуткий, переливчатый визг…

Звук как будто исходил от этой тени, только не изо рта, а откуда-то из основания черепа…

А когда он взглянул на нее, она не увидела в его глазах Юстаса Мэйси, хозяина поселкового магазинчика, с которым она чуть не каждый день вела разговоры. Молния опустошила его и заполнила пустоту чем-то иным.

Развернувшись, она с визгом бросилась бежать. Всюду были огонь, и дым, и оглушительный грохот. Она видела, как знакомые, любимые соседи вопят, пробегая сквозь зарево: вот мистер Каннингхем, перебросивший через плечо свою дочку, а вот миссис Рочестер зажимает под мышкой почерневшую обожженную руку.

Город стал неузнаваем. Она бежала, не зная куда, просто бежала в надежде, что где-то есть конец, где-то это бедствие прекратится.

Потом клуб дыма вновь раздался перед ней, и она снова увидела вершину горы.

Остановилась. Задохнулась. Упала на колени.

Она увидела омываемые молниями огромные плечи. Длинные жилистые конечности, безликая заостренная голова в венце туч. И то, на горе, указывало, и там, куда оно указывало, землю сокрушала новая молния.

То, на горе, шевельнулось и вновь указало. Она бы поклялась, что на нее.

Она подняла голову. Над ней в облаках светился прорыв. По туче пробежало трепещущее зарево, налилось огнем и…

Свет. Жар. И кругом огонь. Она застыла. Что-то теплое шевельнулось за глазами, что-то мягкое растекалось по жилам.

И мир стал белым.

Мона ждет конца рассказа, но миссис Бенджамин молчит.

– Не понимаю, – заговаривает Мона. – Так вы… вы хотите сказать, что погибли?

Миссис Бенджамин переводит взгляд на нее, и даже в обмякших чертах ее Моне видится презрение.

– Мисс Брайт, – спрашивает старуха, – с кем, по-вашему, вы разговариваете?

Растерявшись, Мона некоторое время соображает. Потом до нее доходит, и она забывает дышать.

Она заглядывает в глаза миссис Бенджамин. За роговицей что-то трепещет, корчится, словно каждый глаз – ракушка улитки, и в ней что-то бьется, изгибается, ощупывая границы своей клетки.

Она начинает понимать.

– Вы… не миссис Бенджамин, да?

И миссис Бенджамин слабо улыбается.