Нездешние

– А вы не Парсон, – продолжает Мона. – Но они оба существовали. Да? Настоящие люди жили по-настоящему, а вы… пришли и вытеснили их.

– В некотором смысле. Я уже говорила, что мы здесь лишь малейшей частью, – говорит миссис Бенджамин.

– И что вы… там внутри? – в ужасе спрашивает Мона.

– Там… – Парсон указывает на свою голову, – не мы. Нас вы уже видели.

– И это вас едва не убило, – не без удовольствия дополняет миссис Бенджамин.

– То, что находится в этом сосуде, скорее, устройство. Вы могли бы сравнить его с переносной рацией.

– Для нас это связь с той стороной, – подхватывает миссис Бенджамин. – То, что я сейчас рассказала, – последние воспоминания того, кто или что занимало этот сосуд до меня.

– Того, кто занимал… вы ее убили? – спрашивает Мона. – Убили настоящую миссис Бенджамин, когда… заползли в ее череп.

От этой мысли ей страшно и тошно, а уж от сознания, что, говоря с этими людьми (и как знать, с кем еще в этом городе), она на самом деле обращалась к пенистой мясистой массе, которая сидит в черепе, дергая нервы, как ниточки марионетки, и передавая все тем штукам в серой краснозвездной бездне…

– У меня не было выбора, – говорит миссис Бенджамин. – Я согласилась прийти сюда. Я выбрала безопасность. Я не знала, куда иду и каким образом.

– Никто из нас не знал, – соглашается Парсон. – Не мы сюда пришли – нас перенесли.

– Кто перенес? – спрашивает Мона.

Оба молча смотрят друг на друга. Затем воздух прорезает несколько звуков, похожих на голос собачьего свистка: слишком высокий для человеческого слуха, но чувствуется, что звук есть. И по тому, как миссис Бенджамин с Парсоном смотрят друг другу в глаза, Мона угадывает, что те, у них в головах, решили обсудить что-то на недоступных ей частотах. Эта мысль ее тревожит: может, неведомо для нее, Винк и прежде был полон молчаливых невидимых переговоров?

Парсон откашливается.

– То, что мы намерены вам рассказать, – начинает она, – самый опасный из известных нам секретов.

– На самом деле это единственный секрет, – поправляет миссис Бенджамин. – В этом секрете – мы. И все остальное.

– Если кто-то узнает, что мы вам рассказали…

– Кто-то из нашего рода.

– Да, – кивает Парсон, – последствия будут… невообразимы.

– Вы не впадете опять в кому? – спрашивает Мона.

– Нет, – говорит Парсон. – В тот раз я нарушил правило. Но для этого нет правил, потому что тот, кто устанавливал правила, никогда бы не поверил, что мы пойдем на то, что собираемся сделать.

– И что же?

– Рассказать, кто принес нас сюда.

Парсон медленно моргает и обращает взгляд на миссис Бенджамин, которая поддерживает его кивком.

– Нас, мисс Брайт, перенесла сюда… – он грустно прикрывает глаза. – Мать.

Мона не верит своим ушам.

– Вы серьезно? Ваша мать? То есть часть вашей сказки про птицу была правдой?

Оба, не отвечая, смотрят в пол, словно пораженные своим ужасающим предательством.

Мона качает головой. Трудно поверить, что у таких тварей (она передергивается, вспомнив влажные грибы и громадные туши) могла быть мать. Затем она вспоминает видение грозы, гигантскую темную фигуру на плато…

– Она в самом деле была здесь. Да? – вырывается у нее. – Ваша мать… она пришла сюда сама и перетянула вас. Это… она была на горе.

Те двое молчат.

– Боже, это… была ваша мать? – спрашивает Мона.

– Да, – отвечает ей миссис Бенджамин. – Она протащила нас сюда, рассыпала по долине, как семена. И как же мы пошли в рост…

Парсон перебивает:

– Но, перенося нас сюда, Мать выставила условия. Мы связаны ее правилами. Правилами, что можно делать, а чего нельзя, что можно и о чем нельзя говорить. Некоторые из нас – в особенности старшие – слишком велики, чтобы пройти сюда целиком, и нам пришлось жить посредством устройств, помещенных внутри жителей этого города, получив таким образом тайну и безопасность. Другие же – потому ли, что были слишком юными или – в одном случае – слишком старыми, проявились полностью.

– Те, конечно, скрываются своими средствами, – дополняет миссис Бенджамин.

– Мать была могущественной, – рассказывает Парсон. – Она создала нас. Она выстроила наши жизни. Она желала сделать нас совершенными. И мы так старались стать… – В его голос закрадывается гневная нота. – Это ее замыслом мы оказались здесь. Рядом с ней мы – карлики во всех отношениях. Она была огромна, огромна, невообразимо огромна… даже мы не представляем насколько.

– И что же с ней сталось? – спрашивает Мона.

– Усилие, потребное, чтобы перенести нас сюда, спасти нас, уничтожило ее, – говорит миссис Бенджамин. – Только что она была здесь… и вот ее нет.

– Но Мать не исчезает совсем, – поправляет Парсон. – Она не могла умереть. Смерть не коснется ее. Возраст не ранит ее. Она не могла умереть. Может быть, уснуть, выжидать, но не умереть.

– Что же с ней? – повторяет Мона.

– Мы не знаем, – говорит миссис Бенджамин. – Нам велено было ждать здесь, и слушаться старших, и никогда, никогда не вредить друг другу, и обещано, что Она вернется.

– С тех пор мы и ждем, – заключает Парсон. – Ждем возвращения Матери.