Нездешние

Винтовка мигом оказывается у плеча. Но почти так же мгновенно Мона понимает, что оружие ни к чему. Потому что эту фигурку – узкоплечую, хрупкую, нервную – она уже видела в городе.

– Не думаю, – говорит Парсон, – что такое случится.

Грэйси неуверенно поднимает руку. Машет им.

– Привет.

Мало найдешь более неловких ситуаций, чем без нужды взять кого-то на прицел. Винтовка Моны, только что целившая прямо в лицо девушке, теперь плавно уходит вниз, к ее животу, пока Мона соображает, что делать.

Грэйси вежливо откашливается. Мона барабанит пальцами по прикладу, гадая, что ей сказать.

И наконец решается:

– Ты… работаешь в ресторанчике, да? Грэйси?

Та кивает.

– Вот как, – говорит Мона. – Ну и какого черта ты здесь делаешь, девочка?

– Я ждала, – с запинкой объясняет Грэйси. – Вас. Мне… надо отвести вас туда. – Она указывает себе за спину. В каньон.

Парсон хмыкает.

– Тут не о чем беспокоиться. Она такой же обычный человек, как… вы. – Хотя что-то в его интонации не нравится Моне.

Грэйси озабоченно кивает.

Мона все не опускает винтовку до конца.

– Ладно, но все-таки – кой черт ее сюда принесло?

– Она служит моему брату, – говорит Парсон.

– Как это понимать?

– Я его… – Грэйси сбивается.

– Что? Секретарша, или поставщик, или что?

Грэйси заливается краской.

– Что я такого сказала? – удивляется Мона.

– Я вам говорил, что брат у меня с причудами, – встревает Парсон. – Так оно и есть. Его интересы необычны даже для нас. И… в числе этих интересов обычные ваши занятия. Обычные не для вас лично – для вашего рода.

Грэйси стоит совсем красная. От такого поворота беседы Мону охватывает острое чувство неловкости. Она опускает винтовку.

– Например?

Парсон облизывает губы и прямо корчится, выговаривая:

– Любовь.

– Любовь? Вы хотите сказать… постойте-ка. – Ружье чуть не падает у нее из рук. Мона переводит взгляд от нервно растирающей себе локти, потупившейся Грэйси на Парсона, в лице которого теперь мрачная решимость высказаться до конца.

– Ни хрена себе шутка! – вырывается у Моны. – Она его… девушка?

Парсон смотрит так, будто впервые слышит это слово. Обдумав его, вытаращивает глаза:

– Полагаю… это довольно точное определение.

Мона обращается за помощью к Грэйси. Та мямлит:

– Это… так сложно.

– Надо полагать! Он и на человека-то ни хрена не похож, так?

– Он похож на многое, – возражает Грэйси. – Если хочет. И он меня защищает. – И она повторяет: – Это сложно объяснить. У нас с ним уговор.

– Как у всех, – вставляет Парсон. – Мои родичи сговорились с уроженцами Винка, так же как мои городские родичи сговорились с теми, кто остался в глуши. Это очень сложно – быть цивилизованным. Так много правил и ограничений необходимо для… – он выдерживает напряженную паузу, – хорошей жизни.

Мона качает головой.

– Ладно, пусть так, – говорит она. – Мне на эту ночь по горло хватит новостей. Просто… ведите, куда надо.

– Я могу отвести вас, – говорит ей Грэйси, – а его нет.

Мона с Парсоном переглядываются.

– Только меня?

Грэйси опять кивает.

– Извините.

– Вы знали? – обращается Мона к Парсону.

Тот, насупившись, качает головой.

– Почему его нельзя? – спрашивает Мона.

– Не знаю, – отвечает ей Грэйси. – Он сказал, что ждет только вас.

– Он же Парсону брат, – говорит Мона. – Первый.

– Мистер Первый, – поправляет ее Грэйси.

– Для него так важны приличия?

– Титулы и иерархия, – вставляет Парсон, – много значат. Так мне подождать здесь?

– Наверное, можно и так, – отвечает Грэйси. – А может быть, и нет. Он сказал, вы уйдете куда-то еще. И все. – Она горестно улыбается. – Вы же знаете, какой он.

– Знаю, – вздыхает Парсон. – Ну хорошо. Я, пожалуй, присяду здесь и подожду.

Он, кряхтя, усаживается на землю.

– Вы шутите! – взрывается Мона.

– Что не так?

– Вы отправите меня туда одну?

– Правила есть правила.

– О господи, – злится Мона. – Чтоб вас с вашими правилами!

– Вам ничто не грозит, – утешает Парсон. – Я ему доверяю.

Мона всматривается в глубину каньона. И замечает, что свет в нем не розоватый, как везде, а серебристо-белый. Все там сияет. И сияет тем сильнее, чем дальше.

– Там другое место, да? – спрашивает она.

Парсон кивает.

– Его место.

– И что там?

– Не знаю. Я там никогда не бывал.

– Господи Иисусе! – Мона оборачивается к Грэйси. – А ты знаешь?

– Для меня там только он, – говорит та. – Но ведь со мной он не так осторожен.

В ее голосе нежная, любовная нотка, от которой Моне становится тошно. Что сделала эта тварь с бедной девочкой? Неужели таким нужен секс? Понимают ли они, что такое влечение?

Тень в глубине каньона идет рябью. Моне мерещится, будто что-то приближается оттуда, и она задумывается: «А оно может меня видеть?» И тут же понимает – это просто облачко набежало на луну. Или этот Первый пожелал, чтобы ей виделось так?

– А прежде он кому-нибудь причинял вред? – осведомляется она.

– О да, – хладнокровно отзывается Парсон.

Мона снова поворачивается к Грэйси.

– Тебе?

– Мне – нет, – отвечает девушка. – Меня он никогда не обижал. И никого из местных, по-моему.

– Это про тех, кого вроде бы называют людьми? Господи… – Мона вытирает пот со щек и переводит дыхание.