Нездешние

Пока она помогает Парсону забраться в кабину, по улице гулко раздается несколько ударов. Звучит, будто кто-то разносит на куски мебель. Оглянувшись на дом миссис Бенджамин, Мона ничего не видит. В окнах соседних домов загорается свет. Открываются двери, лучи золотят дорожки во дворах и мостовую.

Мона снова нащупывает свой «Глок». Она не привыкла бездействовать и тем более не привыкла удирать. Но Парсон шепчет:

– Чего вы ждете?

Вскочив за руль, Мона заводит мотор. Она не рвет с места, как того требуют все ее мускулы, а отъезжает осторожно, не привлекая лишнего внимания.

Снова пересчитывает машины. Все на месте. Ни одной не добавилось, не пропало. Конечно, наверняка не скажешь, но кажется, ее визит к миссис Бенджамин прошел незамеченным.

Они едут молча, куда угодно, лишь бы прочь.

– Ей плохо придется? – спрашивает Мона.

– Не знаю, – отвечает Парсон. – Раньше сказал бы – нет, но теперь… так много неясного. Нам обещалось, что мы не умрем, а мы умираем. Было велено не вредить друг другу, но кто-то явно способен повредить или хоть попытаться.

– Вот дерьмо. И что будет, если кто попытается?

Он смущенно хмыкает, словно о таком и заговаривать неловко.

– Что? – повторяет Мона.

– Я уже говорил, – сердится старик. – Кто нарушит правила, будет наказан. Вы сами видели последствия.

– Я видела? Когда?

– Да. Разве я не был наказан у вас на глазах?

– Погодите-погодите. Та кома?

– Да. Я же говорю. Я нарушил правило. Нам не дозволено обсуждать свою природу с посторонними. С теми, кто не знает. Я нарушил этот закон – немного, но и того хватило. То же должно бы случиться со всяким, кто пытается повредить другому. Но, как видно, некоторые ее запреты слабеют. Так что же известно им – кто бы они ни были – и не известно мне?

Летучая мышь попадает в луч фар, взблескивает крыльями и уносится прочь.

– Значит, есть способ обойти запреты, – продолжает Парсон. – Я его не знаю. Я не был с Ней близок. С ней было трудно. Она многого требовала. Никогда не бывала… довольна. Я часто задумывался, не от скуки ли она нас завела. – Он замолкает, чувствуя, что слишком углубился в неловкий предмет. – Так или иначе, может, поэтому я ничего не знаю о собственной Матери. И не была ли она… кем-то вынуждена перенести нас сюда.

Небо к западу от города вспыхивает, за вспышкой следует ворчание грома. Обернувшись туда, Парсон всматривается, что-то ищет в мятущихся облаках, как гадальщица в чаинках заварки.

– А кто был с ней близок? – спрашивает Мона. – Те должны знать, верно?

Парсон молчит.

– Есть такие? – упорствует Мона.

Парсон фыркает носом и утирает его кулаком.

– Есть, – понимает она.

– Да.

– Кто?

– Его… – Парсон ищет вдохновения за окном, – лучше оставить в покое.

– Лучше оставить в покое?

– Да.

– Мистер Парсон… черт, мистер Парсон, вы не замечаете, что ситуация адски чрезвычайная? Честно говоря, мне плевать, что там лучше. Говорите, кто он такой, чтоб его!

Он хмурится, потупив взгляд. Расстегивает и снова застегивает рубашку.

– Он иной.

– Ого, а мне пофиг.

– Едва ли вам будет все равно. Он совсем иной.

– В чем?

Молчание. И снова:

– Совсем, совсем иной.

Некоторое время Мона молча ведет машину. Наконец подает голос:

– Он не… такой, как вы, что ли?

– Не как я?

– Не человек? Нет, черт возьми, не знаю, как сказать. Не внутри человека?

– Нет, – торжественно отвечает Парсон. – Вы правы. Он больше похож на Мать, чем на меня. Чем на кого-либо из нас. – Вздохнув, он трет себе лоб. Мона невольно отмечает, как много человеческого накопилось в его манерах. – В моей семье было пятеро старших, я вам однажды уже рассказывал. Я второй по старшинству. Зовут меня, собственно говоря… ну, многие из наших имен для вас невразумительны. Их не перевести понятным для вас образом. А вот у него имя – другое дело. Оно простое. Смысл остается тот же, как ни переводи.

– Как его зовут? – спрашивает Мона.

Парсон кивает в окно, указывая на грунтовую дорогу, уходящую на запад от Винка, через сосновый лес под темную от туч вершину горы, пока не пересекает наконец маленький пологий каньон, в котором, как замечает Мона, деревьев тем меньше, чем ближе он к горе.

– Его, – говорит Парсон, – зовут Первый.

Они ставят машину среди деревьев у начала каньона. Парсон рвется идти сразу, но Мона, знаком притормозив его, осматривает оставшуюся позади дорогу. Света фар не видно, а ездить здесь с выключенными – самоубийство, так что она резонно заключает, что их не преследовали. «Но как знать, что еще скрывается в этих холмах?» – думает она.

Она останавливается на обочине дороги там, где еще не растут деревья. Парсон, отойдя немного вперед, оглядывается. От него снова осталась лишь тень, теряющаяся среди сосен.

– Вы идете?

– Мне советовали не ходить в лес. И я после того бреда, что вы наговорили, склонна прислушаться.

– Советовали, – признает он. – Но вспомните – я один из тех, кто советовал. Теперь я советую другое. Идемте.

Он идет вперед.