– Они забыли, кто они такие, – объясняет он. – Своей волей.
– Но кто…
– Они довольство предпочли правде. Уют – действительности. Я пытался их разбудить. Но раз они все равно спали, я заставил их уснуть еще крепче. Уснуть навсегда.
Он выходит на дорожку и останавливается перед крыльцом.
– Ты предаешь нас?
– Не понимаю.
– Она велела ждать, – говорит мужчина. – Ждать Ее. Но не велела
– Что ты…
– Мы все, младшие, знали. Знали, что надо Ее искать. Я ушел туда, где они сидели или спали в своих тюрьмах, будь то в холмах или под камнями, и они с радостью пристали ко мне. Им не терпелось. Они ждали случая. Они знали, что все будет лучше такой жизни.
– Это из-за тебя пропали младшие? Что ты сделал с…
– Помоги мне, – говорит мужчина. Он раскрывает объятия, как вернувшийся из долгого заморского путешествия родственник. – Помоги нам. Вернуться домой мы не можем. Но можем принести дом сюда. Она может перенести сюда дом. Если только мы вернем Ее.
– Кто ты? – сердито повторяет миссис Бенджамин.
– Если ты не с нами, – говорит мужчина, – тогда придется тебе остаться здесь, ждать Ее суда. И ты дождешься. Вынесешь ли, как по-твоему?
– Не тебе мной распоряжаться. Не знаю, кто ты, но в любом случае я гораздо старше тебя.
Человек приближается, останавливается у первой ступеньки крыльца.
– Вели мне уйти. Заставь меня уйти.
– Я не хочу тебя прогонять, – возражает миссис Бенджамин. – После того, что ты тут наговорил? Ты должен ответить за свои дела, если ты в самом деле что-то сделал.
– Я так много сделал, – тихо говорит мужчина. Из-за пазухи голубого пиджака он достает опасную бритву с перламутровой рукоятью. Мягко, бережно раскрывает ее. – Заставь меня отвечать. Заставь меня.
Он надвигается на нее.
– Ты не сумеешь мне повредить, – говорит миссис Бенджамин. – Нам не дозволено вредить друг другу.
– Повреди мне, – дразнит мужчина. – Убей меня. Сокруши меня своими руками, о могучая!
Взблескивает бритвенное лезвие, и миссис Бенджамин вскрикивает в темноте.
Она хватается за плечо. Черно-красная кровь хлещет между пальцами.
Она отшатывается в изумлении.
– Тебе не дозволено мне вредить!
– А это ты? – насмехается мужчина. – Ты ли это, в этом платье, в этом теле? Кто ты такая? Где ты?
Он вновь бросается на нее – довольно неловко, он явно непривычен к дракам. Второй удар оказывается не таким точным, но все же задевает ей плечо.
– Прекрати! – кричит она.
Он хватает ее за рукав. Ткань трещит, ее разворачивает, отбрасывает к стене.
– Я сдеру шкуру, которую ты носишь, – сулит он. – Сдеру, сдеру…
Мечутся и сталкиваются руки. Бритва оставляет порезы на ее пальцах, а потом точно направленный удар вспарывает щеку. Из разреза струей нефти бьет кровь.
– Убирайся! – снова кричит она и отшвыривает его от себя. Отворачивается и ковыляет за дверь, к себе в дом.
– Я столько раз умирал, – говорит мужчина. – Но нам не дозволено покидать этого места. Пока не дозволено. Рано. Пока не вернется Мать.
Он входит за ней.
– Убирайся!
– Я тебе покажу. Позволь, я покажу.
Миссис Бенджамин, оборванная, окровавленная, растерзанная, смотрит на свои руки, все в кровоточащих порезах. Она вспоминает, что на самом деле эти штуковины в голубых прожилках, в бумажной коже – не ее руки; и она на самом деле не беззащитная хрупкая старуха. И хотя с тех пор, как попала сюда, она не видела насилия, это не значит, что она забыла; и одно то, что она обитает сейчас в этом ветшающем сосуде, не значит, что ее истинная природа не просочилась сюда.
Низкое, басовитое жужжание вырывается из нее – она готовится к схватке.
– Давай, – торопит мужчина. – Делай. Делай!
Он поднимает бритву, целясь оставить у нее на плече размашистую подпись, но миссис Бенджамин перехватывает его руку (слышны тихие щелчки), упирается ногами и выворачивает.
Мужчина пушечным ядром летит через всю комнату. Он врезается в книжный шкаф, падает мешком и поднимает к ней голову, держа ее кривовато, словно в шее переломилась какая-то косточка.
– Вот так, – выдыхает он. – Вот это… – он заходится кашлем, – славная сила.
– Кто ты? – спрашивает миссис Бенджамин, чувствуя себя гораздо крепче.
Он, хватаясь за книжные полки, как за ступеньки лестницы, поднимается на ноги.
– Сломай меня, – говорит он. На резцах у него кровь. – Сделай мне больно. Делай. Я… – Он давится кровью, сгусток вылетает ему на язык. – Я покажу, как глупы эти жизни.
Он разворачивается, шатаясь как пьяный и все еще размахивая бритвой.
Она готова. Ее маленький морщинистый кулачок врезается ему под ребра. Треск, словно грузовик наехал на гнилую доску, и он оседает наземь, заходясь кашлем. И поднимает на нее глаза, ухмыляясь окровавленным ртом.
– Это я, – говорит он ей. – Это я сделал. Убил их. Я убил твоих братьев.
– Они и тебе были братьями!