Нездешние

Она подозревает, что, может быть, дело в ужине: вечером она попробовала приготовить что-то чуть менее привычное, чем обычно: салморехо, испанский томатный суп, рецепт которого нашла в книге. Но ее муж Дэйл Боф не скрывает своего мнения о том, какой должна быть еда: раз мы живем в американском доме, почему он не может получить на ужин бифштекс? И ради доброго старины Дэйла Маргарет подчеркнула, что ему в суп можно, если хочется, добавить грудинку, суп по традиции и готовился с грудинкой. И, значит, все хорошо, да? Так что Дэйл пошел к холодильнику, вынул целый пакет мяса, нарезал его большими, как серебряный доллар, ломтиками и побросал себе в тарелку. Потом достал целый пакет крекеров, целый пакет, накрошил и тоже добавил. И размешивал, пока суп не превратился в бело-розовую кашу с жесткими ломтями холодной грудинки на дне.

И Дэйл, глядя ей в глаза, все это съел. Давился густой розовой тюрей, безмолвно упрекая жену, что заставила есть такое.

Почему-то Маргарет это задело сильнее, чем все, что вытворял Дэйл в последнее время. Это проникло глубоко и разбило в ней что-то хрупкое. Нельзя ли, чтобы день хоть кончился хорошо? Разве она слишком многого просит?

Может, и слишком. С Дэйлом у них давно нехорошо. Может, с самой свадьбы. Дэйл был не то чтобы находка, но случалось ему проявлять довольно доброты, и он владел механической мастерской, а Маргарет, никогда не умевшая заговорить с мужчиной, была так рада вниманию и надежности, которую принесло его предложение.

Теперь она жалеет, что плохо подумала о своем выборе и о себе самой. Жаль, что она не разобралась, почему ей так трудно разговаривать с мужчинами и почему она предпочитает компанию немногих близких подружек; жаль, что она не заметила, как в ее дружбе с женщинами возникает чувство, будто она вскользь касается чего-то негласного, запретного, и надеется соблазнить себя и подругу таким преступным откровением, что даже себе в нем не смеет признаться. Только в первую брачную ночь, после неловкой потной возни, в которой было и кое-что приятное, и боль, она поняла, что наделала, и пожалела об этом, и возненавидела себя за это.

В Винке мальчики любят девочек, а девочки мальчиков, и никто никогда-никогда не разводится. Таковы правила. Когда они пришли, был заключен договор. «Мы дадим вам хорошую жизнь, здоровую жизнь, а вы все должны ею жить». И очень многим в Винке предложенная ими жизнь показалась хорошей, здоровой, безопасной, и они согласились. И, может быть, кто-то из них даже счастлив.

Но вот Маргарет плачет на заднем дворе. Только в отличие от других горожан она точно знает, чего ей недостает. Немножко этого она вкусит ночью, и это поможет продержаться еще немного.

В верхнем окне соседнего дома загорается свет. Перестав плакать, Маргарет смотрит туда. Свет гаснет и загорается снова. И гаснет совсем.

При виде сигнала у нее заходится сердце. Привстав на цыпочки, она заглядывает через изгородь – не видит ли кто (хотя разве бы я их увидела, даже будь они здесь?) – и подходит к забору, отделяющему ее дом от соседнего.

Она стоит у забора – перед дощечкой с большой дыркой от сучка – и ждет.

Она целый месяц ждала этой минуты.

Слышно, как открывается и закрывается дверь соседнего дома. Хрустит трава под ногами. Кто-то останавливается по ту сторону забора. И Маргарет тянет заглянуть в щелочку. Но она не решается.

В дырочку просовывается женский палец. Обычный палец – довольно длинный, с темно-красным лаком на ногте, с легкими веснушками на последней фаланге. Но при виде его у Маргарет на глазах опять выступают слезы, как у пилигрима, достигшего своей святыни.

Руки у нее трясутся, но ей удается зацепить свой палец за другой, просунутый в дырочку. Тот палец тоже сгибается, обхватывая палец Маргарет, и они обнимаются крепко-крепко, до боли.

Как же, как же ей повезло, что рядом живет Хелен. И как удачно, что однажды осенним вечером в позапрошлом году ей случилось, сгребая листву во дворе, поднять глаза и поймать странный, рассеянный взгляд жены соседа: в ее глазах была тоска. Тихая боль и трепет. Маргарет не сразу поняла этот взгляд.

Хелен, девять лет жившая по соседству, видела в ней красоту. Очень может быть, что давно видела.

Маргарет отвернулась, притворившись, будто ничего не заметила. Но сохранила эту минуту в сердце, как будто единственный взгляд был горячим угольком, согревавшим ее, что бы ни случилось.