Нездешние

Делает несколько шагов – больше ничто не звенит. Мальчик удовлетворенно кивает.

Отойдя к краю дорожки, к самой траве, он всматривается в темноту парка.

– Хм, – произносит он глубоким сценическим голосом.

Слева от него, на краю парка, белокаменное здание суда. На другом краю, справа, девственно белый геодезический купол и рядом поблескивающее чернотой дерево-памятник.

Мальчик почесывает подбородок. Поправляет очки и делает шаг вперед. По коже расползаются теплые струйки, его охватывает странное ощущение, словно он шагнул в старое фото. Но ему это ничуть не вредит, по крайней мере с виду.

– Кажется, успешно, – все тем же глубоким голосом произносит мальчик и оглядывает залитый луной парк. – Ну, где же ты?

Он медленно идет дальше, поглядывает по сторонам, склоняя голову и порой выставляя ладонь, как ищущий воду лозоходец.

– Я знаю, ты здесь, – тихо говорит он. – Я тебя видел, когда взлетел в небо. Когда… умер. Без этих сосудов все выглядит намного яснее.

Он, нащупывая дорогу, крадется по парку. Свет фонарей, прорезая листву, выписывает на траве причудливые вензеля. Путь его извилист, мальчик сворачивает и петляет, пока перед ним не вырастает один конкретный предмет.

Белая луна купола в пятнах теней, пустая, но почему-то внушительная. Высотой не меньше тридцати футов.

– А, – тихо говорит мальчик, – вот ты где.

Еще шаг вперед, и он поднимает ладонь к поверхности купола. Но не прикасается. Не смеет коснуться.

– Как же долго ты здесь пробыл… – шепчет он.

Купол молчит. Но чувствуется – он слышит и видит, как тотем забытого бога, оставившего в идоле частицу себя.

Мальчик, отвернувшись, решительно уходит, пересекает улицу и скрывается в темноте за обочиной.

В Винке есть места, в которых больше одного места. Места, уводящие в неожиданные места. Комнаты в комнатах, двери в дверях, миры, запрятанные в наперсток или чайную чашку.

Надо только знать, где искать.

Глава 49

Мона смотрит на экран и не видит: смотрит сквозь него, за него, в ушах гремят услышанные слова.

Она слышит и собственный голос:

– Что?

Келли отвечает на ее взгляд, в его лице доброта и тревога.

– О, милая, давай без таких «что». Это «что» не могло застать тебя врасплох. Ты знала. Ты костями чувствовала, добираясь сюда. Что-то в тебе резонировало – просыпалось, высовывало голову из темной норы. И узнавало то, что видит. Ты знала, что идешь домой. Скажешь, нет?

– Что ты?… Ты хочешь сказать, я…

– О, я не сомневаюсь, ты прошла все медосмотры. Давление – проверено. Холистерин – проверен. Рефлексы в норме. Зрение в порядке. Ты, безусловно, человек. По крайней мере числишься человеком здесь, в этом местечке. И никто ничего не заподозрил. И, уверен, анализ крови показал бы без тени сомнения, что ты – потомок Лауры Альварес.

Но матерью твоей Лаура Альварес не была, Мона. Не она тебя выносила, сформировала, создала. И ты не только человек. В тебе есть больше того. Кое-что, о чем ты не знала, чем никогда не пользовалась. Но это, Мона, было в тебе всегда.

– Ты сумасшедший, – говорит Мона. – Спятил на фиг.

– Прошу вас, припомните, мисс Брайт, – настаивает Келли. – Попав в Винк, вам случалось, глядя на что-то, видеть две вещи сразу, в одном пространстве. Будете отрицать?

– Это из-за гребаного зеркального фокуса миссис Бенджамин.

– Нет. Зеркала разве что запустили то, что в тебе уже было. Почему, ты думаешь, этот фокус вообще у тебя получился? Как ты добилась, чтобы что-то в ее доме появилось в двух местах сразу? Довольно необычный талант, не правда ли?

– Это она, она со мной сделала!

– Нет, – хладнокровно объясняет Келли. – Это была проверка. Она угадала в тебе что-то необычное. И оказалась права.

То, что делает нас – нами, Мона, что обеспечивает нам почет и привилегии, не увидишь на экране томографа или в анализе крови. Это не проявляется в вашем задрипанном, мутном физическом мирке. Это за его пределом. Ты – за пределом. В тебе этого, конечно, меньше, чем в большинстве моих родичей, но есть. Какое там словцо так силился передать тебе Парсон? А, вспомнил – панмерность. – Он произносит слово с удовольствием, как экзотическую диковинку. – Мисс Мона, ты в какой-то степени панмерна. Ты не вся здесь. Часть тебя, некая деятельная часть твоего существа – в ином месте. Потому что ты принадлежишь Матери. Потому что ты моя сестра, моего племени. И разве не радостно найти наконец место, где ты своя?

Мона ничего не чувствует – она уже больше не в состоянии вообще что-либо ощущать, тем более реагировать на столь безумное предположение. Что, это существо впрямь намекает, что она сродни неуловимым темным чудищам, таящимся в горах вокруг этого городка? Что она связана с жуткими мясистыми щупальцами, занявшими черепа Парсона, миссис Бенджамин и неизвестно чьи еще? Или, хуже того, с теми, кто ими управляет, с теми тварями и тенями, что она видела на голой земле под красными звездами?

Невозможно. Не бывает. Не может быть. Бога ради, она просто кочующая безработная. А не… не…