Читаем Нездешний человек. Роман-конспект о прожитой жизни полностью

Мозолистыми руками бывалого ставропольского комбайнёра Горбачёв надломил Берлинскую стену, люди разных стран и народов заплясали у её подножия. Возле открывшегося проёма в другие миры Растропович, сидя на стульчике, вдохновенно заиграл на виолончели. Эпоха холодной войны приказала долго жить, началась эра глобального потепления. То ли климата, то ли мозгов. Тут-то Горби и настал конец. Он хотел бури в стакане — оказался в открытом море. А моряцкого образования он не имел, этот сухопутный механизатор. Он хотел навечно остаться в школьном учебнике по истории, ратовал за просвещённую демократию во главе с собой и КПСС, а попал совсем в другой переплёт. Желая своим добрым подданным трезвого досуга, свёл виноградники под корень и ввёл подлые карточки на спиртное — зашумели леса, заволновалось море: «Это — антинародно, антигуманно и не по-людски!» Это ж надо — в пьющей стране президент-абстинент! И вот это-то и называется перестройкой и просвещённой демократией? Да и Раиса его Максимовна была ошибкой. Первая леди в бабской стране... Разве ж такое прощается? Горби вынул из бутылки тряпочную затычку, он хотел показать — бутылка пуста, а там оказались голодные джинны, их было много, каждый хотел Михаила Сергеевича сожрать как наиболее представительного. И было за что: в то время как доблестные китайские воины вели снайперскую стрельбу по студентам на площади Тяньаньмэнь, в самом сердце нашей Родины, в намоленном треугольнике, образованном храмом Василия Блаженного, Мавзолеем и ГУМом, приземлился недобитый фриц Матиус Руст. Он немедленно приступил к раздаче автографов гражданам, у которых окончательно снесло крышу. Одной минуты оказалось достаточно, чтобы народ имени Ленина позабыл: на Красной площади шутить запрещено. И зачем тогда проверенные лекторы, как подорванные, проводили политинформации? Для отвода глаз, что ли? А отечественный скалолаз вообще перемахнул через Кремлёвскую стену и разгуливал возле национальных святынь — Царь-пушки и Царь-колокола. Так что причин для недовольства у джиннов оказалось немало.

Поначалу закадычные дружбаны пленили Горби в персональном дворце у самого синего моря, но мы, народ, вышли на манифестацию и сказали: не тронь! Руки у дружбанов дрожали, они называли себя ГКЧП и всерьёз думали, что мы, народ, полюбим эту аббревиатуру. Чем она хуже КПСС? Вы же, сволочи, её от всего сердца любили! Но дружбаны позабыли, что мы, народ, стали другими, нам теперь нравились другие созвучия, понежнее, чтобы гласных побольше.

Так что повезло вовсе не аббревиатурным людишкам, а другому — самому пьяному и самому зычному. Именно он, свердловский алкаш Борис Николаевич Ельцин, взгромоздился на танк. Он хорошо изучил историю партии, помнил выступление В.И. Ленина с броневика. Столько лет прошло, научно-технический процесс не стоял на месте, какие уж там броневики, на дворе — август 1991 года. С танка Борис Николаевич и воскликни: «ГКЧП — в жопу! Пятнистый Майкл — балласт перестройки, пусть идёт ко дну вместе с нашей общей империей! Давайте за это дело выпьем горькой, без душных галстуков и без дураков!» И этого оказалось достаточно: могучий Советский Союз пришёл в резонанс и схлопнулся в мгновение ока. Липовая нога подломилась, утомлённое тело плюхнулось с разбегу в котлован, наполненный то ли жидкой глиной, то ли просто говном. Никакого национально-освободительного движения не наблюдалось, слово «независимость» никто слыхом не слыхивал, но только организм империи истощился от трения о время и рассыпался на запасные части одним росчерком шариковой ручки. Черканули люди, которые читать-писать не умели, они умели только доклады выслушивать, они умели только подписывать. Для верности они забрались подальше от глаз к краснокнижным зубрам в Беловежскую Пущу. Именно они и подмахнули исторический приговор: высшая мера путём расчленения. Мир застыл в онемении. Как это так — по своей воле империю распустить? А вы, кремленологи, куда смотрели, проедая бюджет? Мы вас наняли, чтобы знать всё заранее, а вы ничего не разведали!

Кремленологи поскребли в полысевшей башке и нарекли случившееся «сбывшимся чудом». А чудо разве объяснишь? То есть иноземные русисты списали свою недальновидность на загадочную русскую душу, подали коллективное заявление об отставке и их безропотно перепрофилировали в китаеведов. Китай же со своими иероглифами поднимался, "как на добрых дрожжах, — следовало подоходчивее объяснить обывателю, что теперь ему надлежит дрожать перед жёлтой опасностью и скидываться на высокоточное оружие по новой, потому что китайцев — гораздо больше, чем русских. К тому же они намного трудолюбивее, а это очень опасно, поскольку не вписывается в привычную палитру мира, где белый — цвет чистоты, а жёлтый — знак подлости и предательства. Так было всегда, так и будет, вам, китайцам, не отмыться. Жёлтый цвет — очень стойкий, его не отбелить, сколько ни кипяти.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза