Нежданно-негаданно

— Ну садись, отец, садись, — Григорий помог сесть старику. — Я сейчас огурцов принесу, окрошку сделаем. Одну минуточку. — Вышел.

Егор Кузьмич облокотился на стол, успокоился, повернулся к Андрею, поманил его рукой, погладил по голове, поцеловал в губы.

— Ты живи с той, живи, надо. У вас Юка. А я здесь.

У Андрея сдавило горло, но он крепился, не подал вида, не хотел он сейчас тревожить отца.

— Как лучше тебе, отец, так и сделаем. Я пойду, заглушу мотор.

Андрей вышел на улицу, закурил опять, сказал Григорию, что, видно, отец обиделся чем-то на Галину, но не признается. Григорий вскипел:

— Пришла к тебе, юбка худа была, задница чуть не гола, а сейчас заелась! Никому отца не отдам. Как лошадь упираться буду и пить не стану. У меня отец в покое будет!

— Да ты успокойся, Григорий. Я съезжу, все выясню, не думаю, что Галина обидела намеренно отца.

— А отец сам туда не пойдет. Не сможет он. Ты что, его не знаешь? Сейчас он совсем как ребенок — уморить его, че ли, желаешь? Не пойдет. Да и не отдам я его твоей бабе на съедение.

— За что же ты так, Григорий, на нее! Еще ничего неизвестно.

— Подвидная она у тебя, двуличная! И не надо ей отца. Знаю по ней.

Григорий достал портсигар, толкнул «беломорину» в рот, прижег, затянулся глубоко несколько раз подряд, заплюнул папиросу, зашел в избу, начал делать окрошку. Поели все втроем, и Андрей, попрощавшись, уехал.

…В это время пришел из садика Юрка и сразу с порога спросил:

— Мама, а где деда?

— Деда, сынок, захотел жить у дяди Гриши. Папа его туда отвез.

— Почему? Я хочу, чтобы деда жил у нас, мама. Мне с ним хорошо.

— Мы с папой тоже его уговаривали. Он не послушал. Видимо, ему там лучше.

Мальчик резко повернулся и выбежал на улицу.

— Сынок, куда, ты куда? — закричала вслед мать, выбегая за ним.

— К деду я, приведу его. Вот!

— Не смей говорить деду об этом, он обидится.

Прибежав к Григорию, Юрка бросился к сидящему деду на шею, ткнулся личиком в широкую его бороду:

— Дедо, я за тобой пришел.

Егор Кузьмич гладил большими шершавыми руками стриженую голову внучонка, говорил:

— Потом, потом.

— Когда выздоровеешь, снова к нам придешь?

— Приду, приду, — приговаривал дед, лаская внучонка.

В этот день парнишка уснул у Григория.

…Галина, захватив голову руками, задумалась. Она знала, что если поймет Андрей причину ухода Егора Кузьмича, то не простит ей этого. Пошатнется вера мужа в нее. И ей до слез было досадно от того, что случилось. Надо бы делать все тоньше, незаметнее. Она и так старалась, Андрей ведь не заметил ничего, а старик почувствовал, увидел. Сейчас Галина злилась на самое себя за допущенную неосторожность. Ведь она любит Андрея. Только счастье настоящее с ним и увидела. Вспомнилось сразу, как росла в многодетной семье, без отца. Мать днями на работе. А она кормила, обстирывала пятерых младших братишек. Когда подросли они, закончила с грехом пополам курсы бухгалтеров да сразу и замуж «выскочила». Стала помогать деньгами братьям своим. Муж недоволен был всегда, хотя работал шофером и сам хорошо зарабатывал. А поговорить ни с каким мужчиной нельзя было, даже по работе. Вечно ревности, даже, случалось, и побои. Помучилась, помучилась — и ушла. Потом устроилась в колхоз бухгалтером. Полюбили с Андреем друг друга. Поженились. Только по-настоящему и жизнь-то увидела. Все эти мысли вертелись в голове Галины.

…Андрей оставил машину возле правления колхоза. Домой ехать не хотелось. Он считал, что случилось что-то мерзкое, жена его в чем-то обманывает. Андрею было больно думать об этом. А ведь он любит эту женщину, всегда и во всем верил ей — и вдруг такое. Нет — это страшно. Что же предпринять? Решения никакого в голову не приходило.

Что скажут люди? Гришка — пьяница, разгильдяй, а отец решил жить у него.

Андрей выбросил изо рта папиросу и погнал машину домой. Он не знает, как у них с Галиной сейчас пойдет жизнь. Андрей, конечно, не думает ни о каком разрыве, но какими будут их отношения? Он не представляет…

Галина, увидя в окно подъехавшую машину, выбежала за ворота:

— Ну как там, отец, Андрюша?

— Нервничает. Почему он ушел от нас, Галя?

— Уму непостижимо. Больной он, мнительный, Андрюша. Подумал что-нибудь свое, я ни в чем себя виноватой не считаю, — оправдывалась Галина.

Андрей сунул в рот папиросу, прикурил. Больше он жену ни о чем не спрашивал. Он знал, что отец чем-то обижен, но уверился окончательно, что Галина не признается.

Галина чувствовала теперь, что нет у Андрея прежней веры в нее, а у нее не будет прежней надежды на доверчивость Андрея. Она несколько раз порывалась сказать мужу о том, что ненамеренно такое отношение к отцу, вышло бессознательно, но, подумав, твердила себе: нет, не скажу. Пусть лучше сомневается, предполагает, наконец, чем точно узнает. Ни за что не скажу. И отец не скажет, знаю по нему. Он тоже хочет, чтобы у нас была семья.

После они несколько раз ходили к отцу и просили его перейти к ним, но он был непреклонен, остался у Григория.