Нежданно-негаданно

Он хорошо помнит, как они собрались за неделю и переехали в эти места всей семьей. Отец промышлял на северном Урале. Попав на совещание передовиков Урала и Сибири, посмотрел местные угодья, приглянулось, приехал и взбаламутил семью. Мать сначала воспротивилась было: зачем уезжать на чужую сторону? Куда-то в Сибирь, за Обь, когда и здесь зверя и рыбы хватает.

Отец взъярился: там по сотне соболей добывают, осетры в реке, а здесь что? Еле-еле тридцать — сорок да щука в реке вместо стерляди. «Молчи, дура, если не кумекаешь», — закончил, расходясь, отец.

Мать, зная его крутой нрав, смирилась, да и верила, что не на худо семью тянет, не зря сниматься надумал.

Промхоз тогда выделил людей, помог отцу построить дом, лесу тут хватало. На новом месте всем понравилось: раздолье, большая рыбная река, заливные богатые луга, сколько хочешь скотины держи, а главное — промысел оказался хороший. Отец тогда добыл девяносто соболей и стал первым охотником на селе. Был довольнехонек.

А уж он-то, Ваня, знал, как добывать эти девяносто, много-много исходить надо, знал, что стоит один соболь, если рьяный попадется. Как-то в каникулы отец взял его с собой в тайгу, сколько радости: в седьмом классе, а уж за соболем пошел — есть чем похвастаться перед сверстниками. Соболятники были в почете на селе, а тут парнишка… Такие вылазки и закалили его, сделали настойчивым, ушла трусость. Тогда рано утром Барсик наткнулся на соболиный след, но соболь оказался «трудным», бежал и бежал на уход, то низом, то верхом, путая собаку. Они гнались сначала по следу, во второй половине дня услышали лай, который то появлялся, то исчезал, возникая справа, слева, спереди, сзади — кружить, вертеться начал соболь. Ваня еле тогда передвигал ноги, но терпел. И только поздно вечером, почти в потемках они нагнали соболя и убили. Торопясь, искали и рубили сушины, чтобы не замерзнуть. Ночевали прямо там, в ельнике, у костра. Потом уж Иван один добывал соболей и спать в тайге не боялся: азарт гнал его вперед и вперед.

Иван любил наезжать в родные края, поохотиться, порыбачить по-настоящему.

Но вот десяток лет назад в эти места пришли нефтедобытчики, понаехало полно народу, рядом с селом стал быстро расти город, настали новые, другие времена: нагнали видимо-невидимо техники, наземной и воздушной, — и отец снялся, подался дальше в тайгу, в отдаленный поселок, дом заколотил, а потом и продал: покупателей — пруд пруди стало.

Кто знал, что Ивану придется вернуться в родные места? Судьбу, ее не угадаешь, не всегда она от самого человека зависит. Человек иной раз одно, а судьба — другое. Грустновато сделалось. Болезненно воспринимал Иван уход старого жизненного уклада здесь. «Пойду хоть на дом погляжу — легче, может, станет», — решил он.

Шел медленно, вдыхая с наслаждением предвесенний вечерний воздух, зорко вглядывался вокруг. И опять он начал раздваиваться: одно спорило с другим, растаскивало Ивана на части. Вон какую улицу отгрохали, асфальт, дома многоэтажные, светло, как днем, а раньше, бывало, и с керосинкой сидели.

А все-таки та тихая старина проста, честна и доверчива: избы на замок не закрывали, рыба в ограде на виду лежала, никто не шевелил. А ведь люди в селе были, по понятиям некоторых, «бескультурные».

Теперь же едет образованный люд, а отец писал, так «шкодят», что оставить ничего нельзя, лодку с замка сбивают и угоняют. И Иван путался в мыслях, не мог найти выхода, лепетал: нет тут что-то не так, по-другому как-то надо. А как? Он и сам не знал пока. Увидел свой дом. Ничего тут не изменилось. Так же прочно стоит на просмоленных лиственничных стояках, и охлупень с коньком наверху, только в доме ходят чужие незнакомые люди, да антенна телевизионная накренилась к реке, словно чутко прислушиваясь к чему-то.

И будто повернулось что-то в Иване: нет, он не может не съездить к отцу перед тем, как начать стройку. Он должен встретиться, поговорить, понять многое, отец мудр. Да и немного уже, может, отцу и жить-то осталось: насквозь в ревматизме и радикулите: ночевки у костров в тайге, мокреть и стужа сказали свое, но держится старик, не хочет сдаваться.

И встало перед глазами: когда кончил школу, напутствовал отец: «Охотником не станешь. Не разрешаю. В институт поедешь в Свердловск, на родину. Любил мальцом с проводами возиться, в электростанции играть — вот и жми по этой части. Все», — отрезал тогда.

Иван знал, что перечить отцу было бессмысленно. А вот теперь он благодарен ему. Работу любит, здоровье сохранено. Уже за сорок, а не баливал, слава богу, ничем. Охота и рыбалка стали делом любительским.

Этим же вечером Спирин позвонил Урусову, шофер пригнал машину, и на этом самом УАЗике, на котором ехали с аэродрома, Иван один мчался за сотню километров по зимнику в дальний таежный поселок к отцу, надеясь утром вернуться.